Эндрю Соркин - Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя

Вплоть до начала августа 2007 года Бернанке наслаждался пребыванием в Федрезерве, с Анной они запланировали взять отпуск [190]и съездить в Шарлотт, Северная Каролина, а затем в Миртл-Бич, Южная Каролина, чтобы провести время с друзьями и семьей. Прежде чем отправиться на юг, Бернанке должен был позаботиться о намеченном на 7 августа заседании Федерального комитета по открытым рынкам, определявшего политику Федрезерва, который, кроме всего прочего, устанавливал процентные ставки. В этот день, впервые за последнее время, Бернанке и его коллеги признали наличие «рисков для роста», но тем не менее девятый раз подряд решили сохранить базовую процентную ставку Федрезерва неизменной [191], на уровне 6,25 %. Вместо того чтобы стимулировать экономическую активность путем снижения ставок, комитет решил не менять политику. «Основной политической озабоченностью комитета [192]остается риск того, что инфляция будет не в состоянии оставаться умеренной, как ожидалось [193]», – объявил Федрезерв.

Но не это хотели слышать на Уолл-стрит, потому что озабоченность по поводу задыхающейся экономики заставляла инвесторов требовать снижения ставок. Четыре дня назад финансовый комментатор Джим Крамер в дневном эфире CNBC вспылил, заявив, что Федрезерв «спит», раз не принимает решительных действий. «Они с ума сошли! Они ничего не знают!» [194]– ревел он.

Те, кто определял политику Федрезерва, знали, но публично не признавали: пузырь на рынке жилья сдувался, и это негативно отражалось на состоянии кредитных рынков. Дешевые кредиты были топливом экономики, поощряя потребителей накапливать долги – на вторые дома, новые автомобили, ремонт или каникулы. Они также вызвали бум заключений сделок, подобного которому еще не видели: выкуп компаний за счет кредитных средств получал все большее распространение по мере того, как частные фирмы финансировали поглощения многочисленными кредитами; вследствие этого операции становились все более рискованными. Традиционно консервативные институциональные инвесторы типа фондов пожертвований и пенсионных фондов жаждали большей отдачи путем инвестирования в хедж-фонды и частные инвестиционные фонды. Федрезерв сопротивлялся призывам снижать процентные ставки, утверждая, что это лишь подольет масла в огонь.

Но через два дня мир изменился. Рано утром 9 августа первым серьезным признаком того, что финансовый мир в опасности, стало заявление крупнейшего банка Франции BNP Paribas об остановке погашений инвесторами своих паев [195]в трех фондах денежного рынка с совокупными активами около 2 млрд долларов. Проблема? Рынки определенных активов, особенно основанных на американских ипотечных кредитах, иссякли, что затруднило оценку действительной стоимости таких активов. «Полное испарение ликвидности [196]в некоторых сегментах рынка секьюритизации США сделало невозможным определить справедливую стоимость активов независимо от их качества или кредитного рейтинга», – объяснил банк.

Это был страшный намек на то, что теперь трейдеры воспринимали связанные с ипотечными кредитами активы как зараженные, не пригодные для покупки по любой цене. Европейский центральный банк отреагировал оперативно, направив на денежные рынки почти 95 млрд евро, или 130 млрд долларов, больше, чем после трагедии 11 сентября [197]. Между тем Countrywide Financial , крупнейший ипотечный кредитор США, предупредил, что «беспрецедентные дисбалансы» [198]на рынках угрожают его финансовому состоянию.

Проценты, которые банки брали за кредиты друг другу, быстро взлетели, намного превзойдя официальные курсы Центрального банка. Бернанке было очевидно, что происходит: начиналась паника. Банки и инвесторы, опасаясь заражения «токсичными» активами, накапливали наличность и вовсе отказывались выдавать кредиты. Было неясно, какие банки наиболее поражены субстандартными кредитами, поэтому банк считали виновным, пока не было доказано обратное. По всем признакам паника была как в начале 1930-х – уверенность в мировой финансовой системе быстро сходит на нет, ликвидность испаряется. Вспомнилось известное изречение Уолтера Беджгота из XIX века: «Каждый банкир знает: если ему приходится доказывать [199], что он достоин кредита, какими бы хорошими ни были его аргументы, значит, доверия ему нет».

После того как Бернанке сказал жене, что поездку придется отменить, он вызвал своих советников, а те, кто не смог прийти, находились на телефонной связи. Чиновники Федрезерва начали обзвон, пытаясь узнать, что происходит на рынках и кому может понадобиться помощь. Бернанке приходил в офис ежедневно в семь утра.

Через два дня последовал еще один удар. Для Федрезерва слежение за резко меняющимися условиями стало повседневной рутиной. Бернанке провел селекторное совещание с определяющими политику Федрезерва людьми, чтобы обсудить снижение учетной ставки. (Чисто символическая цифра в обычное время, учетная ставка – это то, что Федрезерв берет с банков за кредиты.) В конце концов Федрезерв выступил с заявлением, что предоставляет ликвидность, разрешив банкам давать в залог расширенный набор активов в обмен на наличные деньги, хоть и не в таких масштабах, как европейцы. Это должно было помочь рынкам более или менее нормально функционировать. В заявлении еще раз напоминалось, что банкам доступно «дисконтное окно». Менее чем через неделю Бернанке столкнулся с продолжением потрясений на рынках, изменил решение [200], понизил учетную ставку на 50 базисных пунктов, до 4,75 %, и намекнул, что возможны сокращения базовой ставки – наиболее мощного инструмента Федрезерва для стимулирования экономики. Несмотря на эти заверения, рынки оставались напряженными и нестабильными.

Теперь даже Бернанке стало ясно, что он не смог адекватно оценить серьезность ситуации. Еще 5 июня он заявил, что «на данном этапе проблемы в секторе субстандартного кредитования [201], по всей видимости, вряд ли серьезно распространятся на финансовую систему в целом». Он считал, что проблема с ипотекой была ограничена ростом ипотечных кредитов заемщикам с плохой кредитной историей. Хотя рынок субстандартных кредитов вырос до 2 трлн долларов, он по-прежнему составлял лишь часть общего ипотечного рынка США размером 14 трлн долларов.

Но этот анализ не учитывал ряда других важных факторов, например того, что связь между рынком жилья и финансовой системой осложнялась все более широким использованием экзотических производных финансовых инструментов. Ценные бумаги, доходность и стоимость которых опирались на пул ипотечных кредитов, объединялись, делились и снова объединялись, становясь основой новых инвестиционных продуктов, известных как облигации, обеспеченные долговыми обязательствами ( CDO ).