Вив Гроскоп - Саморазвитие по Толстому. Жизненные уроки из 11 произведений русских классиков

Когда Ларе исполняется шестнадцать, Комаровский приглашает ее на бал и по сути соблазняет. Ларин друг Паша Антипов расстроен тем, что она не выйдет за него, и с головой бросается в революционную деятельность. В итоге Лара выходит замуж за Антипова и рожает ребенка. Примерно в то же время женятся Тоня и Живаго. Тут случаются революция и война, многие теряют свои дома, Москва эвакуируется. Первая встреча Лары и Живаго происходит, когда он — врач-доброволец недалеко от линии фронта, а она — сестра милосердия. Между ними ничего нет, но у Юрия Лара ассоциируется с запахом паленого — прожженной утюгом ткани. (Да-да, я понимаю, в романе очень много всего происходит. Я пытаюсь пересказать сюжет как можно более кратко.)

Позже, когда революция разгорается все сильнее, семья Живаго перебирается на семейную дачу в Юрятине, где, как им кажется, безопаснее. Они «бывшие» (представители среднего класса аристократии, а не рабочего класса), поэтому в полной безопасности не могут быть нигде, а доктор Живаго с его медицинскими знаниями и опытом, скорее всего, понадобится новому режиму, и эта перспектива его не радует. По невероятному стечению обстоятельств Лара оказывается неподалеку. У них с Живаго начинается роман. Однажды, когда Тоня уже глубоко беременна, Живаго отправляется в город, где революционеры задерживают его и насильно делают своим врачом. У него нет возможности сообщить о случившемся ни Тоне, ни Ларе. Он возвращается через несколько месяцев. Тони нигде нет. Лара на месте. Они прячутся на даче Громеко, зная, что Живаго находится в розыске за антисоветские стихи. Комаровский, отправленный в отставку Ларин ухажер, предупреждает их о неизбежном аресте. Живаго принимает решение дать Ларе и ее дочери спастись. Сам же остается, и его арестовывают. Больше им не суждено друг друга увидеть.

Судьба и стечение обстоятельств раз за разом. Судьба, участь — одна из очевидных тем романа: «За что же мне такая участь, — думала Лара, — что я все вижу и так о всем болею?» [17] Важна личная судьба. Особенно — кто и в какой момент появляется в твоей жизни. Но не менее важна и судьба историческая: она может сказаться положительно, а может все уничтожить. Можно сказать, что Пастернак ищет ответ на вопрос: «Как можно оставаться собой, когда тебя бросает в самые разные стороны, и ты никак не можешь этим управлять?»

Когда роман был только опубликован, его восприняли как выступление в защиту личности, раздавленной государством. До сих пор не вполне понятно, насколько радикальным был первоначальный замысел Пастернака. Он как-то сказал: «Революция там изображена вовсе не как торт с кремом, а именно так до сих пор было принято ее изображать» [18]. Это высказывание далеко от утверждения, что революция была ошибкой. Возможно, Пастернак хотел написать книгу с долей критики, но все же такую, чтобы ее опубликовали и читали. А может быть, он, как и доктор Живаго, относился к режиму двойственно: мог представить точку зрения рабочего класса, но в то же время видел, что все пошло не так и привело к ужасным последствиям.

Большинство читателей романа считают, что Пастернак хотел показать нам героя советской эпохи, попавшего в жернова исторических событий и бессильного перед лицом судьбы. Возможно, так оно и есть. Но Живаго не использует даже те немногие моральные возможности, которые у него имеются (например, отказаться от романа с Ларой). Он слаб и иногда невероятно глуп. Но его ли это вина? Или это все судьба? Может быть, дело в его творческой натуре? Это традиционное русское оправдание. Вспомните наполненные печалью глаза и поэтически поникшие усы Омара Шарифа в роли Живаго в легендарном фильме — судьба и душа переполняют этого человека. Перед нами идеал этого пожимающего плечами архетипа: «Горе мне! Это моя судьба, и душа моя страдает. У меня нет выбора — я могу только быть слабым человеком, который случайно уходит от беременной жены».

У меня есть одна теория, объясняющая, почему русские постоянно говорят о судьбе и душе. Это позволяет им в любом разговоре помнить о смерти, не повторяя при этом постоянно: «Ладно, какая разница, в любом случае мы все скоро умрем». Но давайте признаемся: если постоянно говорить о судьбе и душе, сложно избежать навязчивых мыслей о смерти. Задолго до того, как началось мое знакомство с русской литературой и изучение русского языка, я знала, что главная тема русской литературы — это смерть. Из фильма «Доктор Живаго» я узнала, что одно из первых воспоминаний главного героя — это похороны матери. Еще до прочтения «Анны Карениной» я была в курсе, что главная героиня бросилась под поезд. Даже беглое знакомство с русской литературой приводит читателя к заключению, что эти книги написаны не для того, чтобы вдохновить его жить, а чтобы напомнить, что смерть всегда рядом.

При этом нельзя сказать, что «Доктор Живаго» — депрессивное чтение. Совсем наоборот. Поскольку Пастернак с самого начала не стесняется прямо говорить о смерти, ты начинаешь воспринимать ее как неотъемлемую часть жизни. Кроме того, «Доктор Живаго» написан в легком, непринужденном стиле. Пастернак придал русскому роману новое звучание, используя абсолютно новый, не свойственный ему ранее язык. Он легко перескакивает с одной темы на другую, использует широкие мазки, и повествование иногда кажется совершенно произвольным. Хотя сюжет линеен, о мыслях автора этого не скажешь, и время от времени ты как будто читаешь учебник истории или сборник рассказов, а вовсе не роман. Некоторых это очень бесит. А мне очень нравится.

В биографиях Пастернак выглядит серьезным, думающим, романтическим человеком, свободным от мук духовного кризиса, преследовавших Толстого. (А еще очень симпатично, что его фамилия, Пастернак, означает по-русски вид корнеплода. Мне сложно себе представить получение Нобелевской премии английским писателем, которого зовут, например, мистер Турнепс.) Но у него были свои слабости. Последние четырнадцать лет жизни Пастернака были связаны с Ольгой Ивинской, его возлюбленной и секретаршей, с которой он познакомился в редакции литературного журнала «Новый мир» — она заведовала отделом начинающих авторов. Ивинская стала прототипом Лары. Пастернак любил ее, но отказывался уходить от жены. Ивинская написала воспоминания об их жизни, «Годы с Борисом Пастернаком: В плену времени». Это замечательный рассказ о той эпохе, ностальгический и волнующий. Большýю его часть, однако, занимают жалобы на то, что Пастернак не подарил ей, своей любовнице, собственного экземпляра «Доктора Живаго». («Конечно, я — носи, подготавливай, а у меня, бедной, и экземпляра нет!» — пишет она [19].)

Ивинская считает связь с Пастернаком своей судьбой, что неудивительно для женщины, полюбившей автора одного из самых ярких романов о судьбе в истории литературы. К своей роли хранительницы наследия Пастернака она относится как к священному призванию. Также очень интересен ее взгляд наблюдателя за жизнью писателя. Особенно увлекательны ее свидетельства о людях, впервые открывающих для себя «Доктора Живаго». Я обожаю ее рассказ о встрече со славившейся своей высокомерностью поэтессой Анной Ахматовой. Ее пригласили на авторское чтение романа — я легко могу себе ее представить, с закрытыми глазами, подергивающимся царственным носом и скептически приподнятой бровью. Не очень понятно, сколько времени продолжалось это чтение. Судя по рассказу Ивинской, был прочитан весь роман. (Вряд ли такое возможно — это заняло бы много часов.) По словам Ивинской, Ахматова восседала, кутаясь в «легендарную белую шаль» [20]. Когда Пастернак закончил свое довольно мелодраматичное и трепетное выступление («Его одухотворенное лицо, судорожные движения его горла, затаенные слезы в голосе») [21], Ахматова выносит приговор — и его не назовешь полностью положительным. Она хвалит «прекрасный» слог Пастернака и делает лучший комплимент, который можно получить от поэта, назвав его прозу «лаконичной, как стихи» [22].