Гянджеви Низами - Лейли и Меджнун

Тень с кипарисом пери хочет слить.
Жасмины белизною удивить,

И, в благодарность, шелестящий сад
Ей, как харадж, вручает аромат.

Ни кипарис, ни пальмы, ни цветы —
Иная цель у юной красоты.

Ей надо уголок найти такой,
Чтоб поделиться с кем-нибудь тоской.

Быть может, соловей ее поймет.
Иль ветерок, что средь ветвей снует.

Он в цветнике, порхая там и здесь,
О том, кто вдалеке, прошепчет весть.

Уняв ее волненье и печаль.
Вновь легковейный унесется вдаль.

Туда свой шаг направила Лейли,
Где пальмы аравийские росли,

Казалось, что художник создавал
Резное совершенство опахал.

И высились они на зависть всем,
Движеньем указуя путь в Ирем.

Нет уголка чудесней этих мест!
Лейли пришла туда с толпой невест.

На зелени травы тотчас возник
Благоуханный розовый цветник.

И роза, видя прелесть юных дев,
От зависти склонилась, побледнев.

Там, где в росе омыла лик Лейли,
Казалось, кипарисы возросли.

Докучен для Лейли подружек смех,
Намного лучше ей покинуть всех.

Под движущейся тенью Навесной
Наедине мечтает быть с весной.

Как соловьиный стон невыразим,
Был плач ее о том, кто столь любим.

Так, убиваясь, плакала она,
Что сострадала ей сама весна.

«Любимый мой, где ты, в какой дали?
Мы на беду друг друга обрели.

О, благородный, стройный кипарис,
Приди ко мне, хоть раз один явись!

О, если б ты цветник мой посетил
И сердца жар дыханьем охладил!

Пусть к кипарису припадет платан
В счастливый день, что солнцем осиян.

Неужто ты разлуку превозмог
И посетить раздумал мой чертог?

Но все равно, пришли хотя б тайком
Мне весточку с попутным ветерком!»

Вдруг вдалеке, разборчиво едва,
Знакомые послышались слова.

Пел чей-то голос, будто для двоих,
Меджнуном сочиненный грустный стих:

«Меня добронравья лишает Лейли.
Надежда меня вдохновляет Лейли.

Меджнун утопает в кровавых волнах,
Спокойно на муки взирает Лейли.

Отверстые раны на сердце его,
Их солью, смеясь, посыпает Лейли,

Шагает по терниям жгучим Меджнун,
В шатре на шелках засыпает Лейли.

Он стонами грудь разрывает свою,
О играх беспечных мечтает Лейли.

Меджнун изнывает на знойном песке,
В весеннем саду пребывает Лейли.

Нуждою гонимый, он верит в любовь,
В чьи очи с улыбкой взирает Лейли?

Меджнуна разлука лишила ума,
Неужто блаженство вкушает Лейли?»

Лейли внимала. Капли жарких слез
Могли расплавить каменный утес.

Одна из бывших с нею стройных дев
Взирала на нее, оторопев.

И прияла, сколь тяжело двоим,
Разлуки гнет обоим нестерпим.

Лейли замкнулась, возвратясь домой,
Так в раковине жемчуг дорогой

Красу свою запрятать норовит
И тайну сокровенную хранит.

Но та, которой стал секрет знаком,
Все нашептала матери тайком.

«Ведь только мать вольна в беде помочь,
Отыщет средство и утешит дочь!»

И мать, узнав, исполнившись тоски,
Забилась птицей, пойманной в силки.

«Один безумен! — плакала она,—
Хмельна другая, словно от вина.

Как вразумить? Аллах, где сил мне взять?
Дочь я могу навеки потерять!»

Но поняла, что здесь помочь нельзя,
И горевала, молча боль снося.

Лейли таиться от родных должна,
Так в паланкине облачном луна

Туман вдыхает, что вокруг нее.
Кинжал вонзает в сердце острие.

Она в страданьях дни влачит свои.
Тот, кто любил, тот знает власть любви!

Сад радости, где счастью должно быть,
Вдруг сочинитель вздумал заклеймить, —

В тот день, когда Лейли, войдя в цветник,
Явила миру лучезарный лик,

Узрев ее средь шелеста весны,
Померкли розы, зависти полны.

При виде кос, что по плечам вились,
Душистыми цепями завились…

В тот самый день забрел в цветущий сад
Один араб, чей род Бану-Асад.

Был молод он, пригож и сановит,
Среди арабов чтим и знаменит.

Роднёю достославной окружен,
О процветанье рода пекся он.

Успех его сопутствовал делам,
И звался он «Сын мира» — Ибн-Салам.

Он был удачлив, как никто иной,
И обладал несметною казной.

Увидев свет пылающей свечи,
Он вздумал поступить, как вихрь в ночи.

Но об одном забыл он на беду,
Что ветер со свечою не в ладу.

Он, возвратясь с дороги в край родной,
Соединиться жаждал с той луной.

Но истина забыта им одна —
Не про него затеплена луна.

Настойчивый в решенье до конца,
Араб нашел надежного гонца.

Чтоб тот, старанье проявив, помог
Луну упрятать в свадебный чертог,

Чтоб, умоляя у отца в ногах,
Динары рассыпал, как жалкий прах.

И в уговорах, не жалея сил,
Несметные сокровища сулил…

Гонец, искусный в деле сватовства,
Не поскупясь на льстивые слова,

Униженно склоняясь до земли,
Стал у родных просить руки Лейли.

И благосклонно обойдясь с гонцом,
Так свату отвечали мать с отцом:

«Пускай аллах твои продолжит дни,
Мы ценим просьбу, но повремени, —

Подул в цветник студеный ветерок,
Наш первоцветный розан занемог.

Поправится, дай бог, она вот-вот.
Пускай жених со свадьбой подождет.

Для общей пользы их соединим,
Да будет небо милостиво к ним!

Но только не сейчас, минует срок,
Еще недужен утренний цветок.

На радость нам болезнь избудет он,
И расцветет на радость наш бутон.

Пусть увенчает свадебный венец
Союз счастливый любящих сердец».

Благоразумным этим вняв словам,
Терпения набрался Ибн-Салам.

Стал женихом, исполненным надежд,
Пыль ожиданья отряхнув с одежд.