Гянджеви Низами - Лейли и Меджнун

Щедрей дождя, что льется на луга,
Дарил хозяин гостю жемчуга.

Меджнун в парче, он вдосталь ест и пьет,
Похорошев от дружеских забот.

Согбенный стан вновь строен, как бамбук,
Лик восковой стал розов и упруг.

Вновь, словно месяц средь лучей светло,
Средь мускусных кудрей сквозит чело.

Зефир в его дыхание привнес
Тот аромат, что похищал у роз.

И, как улыбка солнечной весны,
Сверкают зубы снежной белизны.

Пустыня, что бесплодна и гола,
Связующую цепь оборвала.

Цветник, что, как в ознобе, трепетал,
Воскресшей розе рдяный кубок дал.

В Меджнуне ум и сдержанность слились,
Мудрец он, украшающий меджлис.

Гостеприимства полный Науфал
На все лады любимца ублажал.

Он веселился только с ним вдвоем,
За гостя поднимал бокал с вином,

Для двух друзей в беседах о Лейли.
Три месяца мгновенно протекли.

Друзья однажды в час вечеровой
За чашею сидели пировой.

Но потемнев лицом, став грустным вдруг,
Читать Меджнун двустишья начал вслух:

«Стон, словно дым, клубится в небесах,
Обмана ветер мой развеял прах.

Ты клялся мне, давал святой обет,
Но в обещаньях громких правды нет.

Сулил нектар преподнести мне в дар,
Но где же твой обещанный нектар?

Ты предал сердце, улестил меня,
Теперь я понял — это западня!

Я долго ждал, — смиренней быть нельзя,
Что ж ты молчишь и опустил глаза?

Не верю я красивым словесам, —
Душевных ран не вылечит бальзам.

Довольно мне покорным быть судьбе,
Пойми меня — опять я не в себе.

Трепещет сердце, вновь оно в крови,
Виною — обещания твои!

Где благородства светоносный дух?
На помощь другу не приходит друг!

Что ж обещанья не исполнил ты,
Правдивый муж, поборник доброты?

Я разлучен, судьба моя горька,
Я истомлен, нет рядом родника.

Дать воду истомленному — закон,
Дать денег разоренному — закон.

Цепь, что была разъята на беду,
Соедини, иль я с ума сойду!

Добудь Лейли, святой обет сдержи,
Иль в муках умереть мне прикажи!»

И от упреков горьких Науфал
Податливей свечного воска стал.

И на ноги вскочил, и сам не свой
Надел поспешно панцирь боевой.

Сто ратников избрал он для войны,
Чьи, словно птицы, быстры скакуны.

Он предвкушеньем битвы упоен,
Так за добычей мчится лев вдогон.

К становью он подъехал, но сперва
Послал гонца, чтоб передал слова:

«На ваше племя я иду войной.
Обиды пламя овладело мной.

Желаем мы, чтоб тотчас привели
Пред наши очи юную Лейли.

И я ее доставлю в свой черед
Тому, кто возлюбил и счастья ждет.

Кто жаждущему в зной подаст воды,
Того аллах избавит от беды!»

Угрюмо племя слушало посла,
Разбив добрососедства зеркала.

«Пусть знает угрожающий войной,
Что небо не расстанется с луной,

Дотронуться до блещущей луны
Рукою дерзкой люди не вольны.

Сиять ей вечно, землю озарив,
Пусть сгинет посягатель, черный див.

Сосуд скудельный; громом разобьет,—
Кто поднял меч, сам от меча падет!»

Пришлось послу везти дурную весть,
Дословно передать, что слышал здесь.

Отказом уязвленный Науфал
Вторично в стан Лейли гонца послал.

«Им передай, — кричал он сгоряча,—
Скакун мой резв, сверкает сталь меча,

Я на врагов обрушу ураган,
Смету с дороги супротивный стан!»

Посол вернулся вскоре, — в этот раз
Вдвойне был оскорбителен отказ.

Гнев Науфала, столь он был велик,
Что взмыл из сердца огненный язык.

Казалось, ярость в бой полки вела,
И сталь из ножен вырвалась, гола.

Воинственные клики слышит высь,
Гор снеговые пики затряслись.

Все воины в крутящейся пыли,
Как львы, рванулись на родных Лейли.

Как в многошумном море две волны,
На поле боя сшиблись скакуны.

С мечей струилась кровь, красней вина,
Земная твердь тряслась, опьянена.

Все в дело шло — и копья, и клинки,
И в рукопашной схватке — кулаки.

Рой стрел пернатых, злобой обуян,
Пил птичьим клювом кровь смертельных ран.

Разила сталь со всею силой злой,
И головы слетали с плеч долой.

Арабские ретивы скакуны,
Их ржанье долетает до луны.

От молний смерти, озаривших день,
Ломалась сталь и плавился кремень.

Отточен остро блещущий клинок,
Он тонок, как дейлемца волосок.

Как луч восхода, с десяти сторон
Лучились диски на концах знамен.

И черный лев, и гневный белый див
Ярят коней, пески пустыни взрыв.

За каждого, вступающего в бой,
Меджнун готов пожертвовать собой,

Скакун бойца копытами топтал, —
Меджнун от состраданья трепетал.

Жалел друзей он гибнущих своих
И сокрушался, видя смерть чужих.

Кружился, как паломник в хадже он,
И примиренья жаждал для сторон.

И только стыд безумца смог сберечь.
Чтоб на друзей он не обрушил меч.

И если б не осуда, был готов
Он перейти на сторону врагов.

Когда б не насмехалась вражья рать,
Друзьям он стал бы головы срубать.

Когда б посмел, то умолил бы рок,
Чтоб он на смерть сподвижников обрек.

Он, если б в сердце не было преград,
Соратников сразил бы всех подряд.

И, возбужденный, страстно уповал,
Чтоб проиграл сраженье Науфал.

Молился он, рассудку вопреки,
Чтоб взяли верх враждебные клинки.

Убит его сторонник наповал —
Меджнун убийце руку целовал.

А мёртвого из племени Лейли
Оплакивал, склоняясь до земли.

Держал свое копье он, как слепой,
Желая проиграть скорее бой.

Шла в наступленье Науфала рать —
Меджнун врагов пытался заслонять.