Неизвестно - Огненный ручей

— А как мартеновский цех? — спросил Иван Василь¬евич.

— Там печи уже кладутся. А всё было разворочено: и фундамент и корпус. Уж гитлеровцы постарались — завод подрывали по плану. Здесь у нас разных мин и бомб столько было понатыкано, что лучше и не ходить. И сейчас еще можно увидеть на опорных колоннах цехов буквы «Р». Это по-немецки Реиег — огонь. Так они отмечали, куда нужно динамит подкладывать. Там одних сапёров сколько рабо¬тало с миноискателями…

— Очистили?

— Очистили. А вот в одном из домов наши люди целый склад боеприпасов обнаружили. Отрыли заваленную землёй дверь, открыли её, а в подвале — артиллерийские снаряды, противотанковые мины, бомбы… Ну что делать! Подрывать на месте; этот «гостинец» так ухнет — все дома в округе снесёт. Решили обезвреживать. Взяли десять смельчаков и давай выносить всё это «хозяйство» на улицу. И вдруг, когда уже очистили половину подвала, один из сапёров при¬слушался. Где-то часы тикают. А саперы уж знают: если часы рядом со снарядами тикают, лучше самим тикать отсюда…

— А почему? — спросил Андрюша.

— Такие часы — с подрывным устройством. Они отрабо¬тают своё время — ударник ударит по капсюлю-детонато¬ру и… взрыв всего склада! И, кстати, такие склады мы об¬наружили и под домной и под кауперами…

Андрюша слушал взрослых и чувствовал, что совсем не понимает их разговора о доменном производстве. Но о «под¬рывных» часах ему всё было понятно.

Андрюша имел представление о работе отца, знал, что домна — это такая печка, где из руды выплавляется чугун, что в мартеновском цехе из чугуна варится сталь. Но о ка¬ком-то «козле», которого взрывали, о слябинге слышал впервые. А расспросить обо всём этом отца сейчас, при чу¬жих, ему было неудобно.

Завод находился далеко от Жигачёва, и сам город остался в стороне. Чтобы сократить путь, шофёр повёл ма¬шину в объезд, другой дорогой.

Когда машина, сбавив ход, проезжала через какое-то село с маленькими белыми домиками, окружёнными куста¬ми сирени и низкими деревьями, впереди на шоссе показа¬лась невысокая фигура босого мальчишки. Штаны у него были подвёрнуты до колен, мокрая незаправленная рубаха прилипала к телу. Он шёл, широко размахивая каким-то мешком, и то и дело подбивал ногой лужи.

Услышав гудок машины, он обернулся. Поравнявшись с ним, шофёр притормозил:

— Афоня, откуда топаешь?

— Со станции,— ответил мальчишка и поставил ногу на колесо.— Я с подсобного хозяйства еду.

Забравшись в кузов, он поздоровался со всеми и присел на корточки, держась руками за борт.

— Чего на подсобном делал? — обернувшись, спросил у него парторг.

— У тётки гостил, конюшню белили.

— И ты белил?

— А чего ж тут особенного? Я эту науку давно знаю. Выучился у тётки.

— А как учебный год закончил?

— Две троечки, а остальные четвёрочки.

— Ну-ну, смотри! — Парторг одобрительно похлопал Афоню по плечу.

Афоня был рыжий, курносый, с широким лбом, за¬брызганным крупными веснушками. Андрюше он понра¬вился сразу.

— Садись ко мне,— сказал Андрюша, пододвинувшись на скамейке,— здесь лучше.

Афоня подсел, но накрыться брезентом отказался.

— Не на клею разведён, не расползусь,— сказал он и тихо спросил: —А у тебя курить есть?

— Я… я не курю,— оторопел Андрюша и осторожно по¬смотрел на отца: уж не слыхал ли он этого разговора?

— Родителей боишься! — усмехнулся Афоня.— А ты откуда едешь?

— С аэродрома. Я с папой из Москвы прилетел.

— Из Москвы прилетел? Иди ты! — недоверчиво поко¬сился Афоня.

— Честное пионерское! — ответил Андрюша.

— И где же ты там живёшь — на Красной площади?

— На Красной площади — там никто не живёт,— со знанием вопроса сообщил Андрюша.— Там Мавзолей стоит, Исторический музей, храм Василия Блаженного… А когда архитектор закончил строительство этого храма, говорят, ему царь глаза выколол. Взял иголку и выколол!

— Это за что же? — с волнением спросил Афоня.

— А чтобы он больше нигде такие красивые храмы не строил!

— А я бы взял этого царя за ноги,— вдруг сказал Афо¬ня,— да и разбил бы ему башку о мостовую!.. А кто твой папан — усатый или носатый?

— Носатый,— ответил Андрюша, хотя ни разу не заме¬чал, что у отца большой нос.— Он начальником строитель¬ства всего завода будет.

— Значит, старого сняли? — спросил Афоня и как бы про себя заметил:— И правильно. Может, дело теперь пой¬дёт быстрее. А твой папан-то ничего?

— Ничего,— ответил Андрюша.— Прекрасный чело¬век… А ты что на «Жигачёвстали» делаешь?

— Это мой дом родной. А так-то я в шестой класс пере¬шёл. Ты читал книжку «Сын полка»?

— Читал.

— Помнишь Ваньку Солнцева? Он сиротой остался, и я сирота после немцев. Но не думай, что я вообще несчаст¬ный. Я с тёткой живу, с отцовской сестрой. Она маляр у ме¬ня. Мастер — во! Первоклассный. К ней на практику из ФЗО присылают. Вот добрая: что ни попросишь — всё сделает! Сейчас она в командировку уехала на подсобное хозяйство завода, ну и я к ней на недельку погостить ездил. А больше жить не стал. Тут, на заводе, самое интересное начинается, а чтоб я в такую пору в деревне жил! Да ни за что! А худо ли мне? Тётка денег дала на столовку, сахару, сухарей. — Афоня похлопал рукой по своему мешку.— А что за девчонка в пионерском галстуке у шофёра сидит?

— Просто знакомая одна,— ответил Андрюша,— Май¬кой её зовут.

— А ты давно её знаешь?

— Давно. Вместе на самолёте летели. Она стихи умеет сочинять.

— Настоящие стихи?!

— Ну, хоть в журнал отдавай, честное слово! И про при¬роду, и про жизнь…

— А в журналах тоже иногда муру печатают…— сплю¬нул за борт Афоня.— Начнут там разводить всякие пере¬живания! А мне надо, чтобы там побольше разговору было и чтоб драки были и перестрелки. В общем, про войну и шпионов… Или как пионеры против фашистов дрались…

— А ты сам-то пионер?

— Нет. В пионеры идти я уже старый, а для комсомола, говорят, я ещё не созрел.

— А тебе сколько лет?

— Четырнадцать. Правда, сейчас ещё двенадцать, а вот через четыре месяца будет уже тринадцать. А потом-то что — четырнадцатый пойдёт? Ну вот и четырнадцать.

Андрюша удивлялся Афоне, его бойкому разговору, его уверенности и тому, как он ловко свои года вывел.

Автомашина подъехала к заводу.

Впереди, возвышаясь над корпусами цехов, стояла чёр¬ная башня, похожая на гигантскую шахматную туру.

— Это домна — видишь, справа? — сказал Афоня, про¬тягивая руку.— Ты на неё обязательно слазай. Оттуда весь завод — как с самолёта. А вот это — мартеновский цех, а там — прокатный стан. Видишь, где крыши нет?

— А где ты живёшь, отсюда видно?

— Не видно. Я за мартеновским цехом в трубе живу.

— Как — в трубе? — удивился Андрюша.

Над широкой крышей мартеновского цеха, похожего на самолётный ангар, торчал кончик трубы.