Анастасия Павлик - Зерно А

Все это время я слышала какой-то странный звук – словно невидимые костяшки постукивали о деревянную поверхность. Я огляделась и не нашла ни одной подходящей поверхности, кроме… чернильного гроба на помосте.

- О, кажется, я слышу! – Платон наклонился к гробу и прислушался. – Кто там? – Он постучал в ответ и, подняв голову, весело рассмеялся. – Может, присядете? – обратился он к нам.

- Нет, спасибо, - хрипло ответила я, а сама лихорадочно подумала: «Только не это, только не очередной «Турист».

Какое-то время невидимые костяшки отдыхали, потом вновь взялись за свое - стали постукивать изнутри по крышке гроба.

- Кто там? – повторил Платон и тоже постучал. Секундная тишина, и снова стук невидимых костяшек и ребяческий смех Платона. – На самом деле, - толстяк выпрямился и размял спину, - я боялся именно этого. Что «Турист» подействует столь быстро. Видите ли, мне нравится здешняя атмосфера спокойствия.

К тому моменту изнутри по крышке уже неистово колотили. С видом утомленного жизнью человека Платон покачал головой и распахнул гроб, точь-в-точь голодный кролик – черный гороховый стручок.

Пушистый Хвост сел, вытаращив полные страха глаза.

- Что происходит? Где я? Пожалуйста, заберите меня отсюда! – Он протянул руки к толстяку. – Платон, это ты? Забери меня отсюда, мне страшно!

- Не могу, Хвост, прости, - Платон опустил руки Пушистого Хвоста вдоль тела и помог лечь обратно в гроб.

Но Хвост снова сел.

- Что происходит? – взвизгнул он.

- Кажется, тебя убили. Ты только посмотри, какая кошмарная рана! – Платон расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке Хвоста. Шею того огибала темная полоса. – Ай-ай-ай! Никак тебе перерезали горло!

- О, нет, какой кошмар!

Кажется, принявшие «Турист» мертвецы начинают говорить шаблонами.

- Нет, нет, нет! – кричал Пушистый хвост, вцепившись руками с побелевшими от напряжения костяшками в бортики гроба; слюна потекла по подбородку и капнула на галстук бронзового цвета. – Мне перерезали горло!

Платон достал из кармана джинсов платок и тщательно вытер Пушистому Хвосту подбородок.

- Больше всего не люблю эту часть, - краем рта объяснил он. У Платона была публика, сцена была, актеры были, не хватало камеры и крика «мотор!» Такие, как Платон, большие и важные парни, играют везде и всегда, упиваясь всеобщим вниманием и выигрывая даже без козырей на руках. – Разве ты не помнишь, почему? Почему тебе перерезали горло?

- Я продавал зерна, а полученные деньги клал на счет моей бывшей жены.

Как сказал Константин, под «Туристом» не врут.

- Ты поступил очень плохо, Хвост, и босс очень разочарован в тебе. Знаешь, зачем я дал тебе «Турист»? Нужна твоя подпись, всего-то. – Платон махнул одному из телохранителей – тому, что соглашался с ним вслух. Такое впечатление, что со стула встал черный костюм с приделанной к нему головой, из-за торчащих ушей напоминающей кубок. Впрочем, судя по вытаскивающему душу взгляду, все, кто когда-либо осмеливался пошутить над лопоухостью этого мордоворота, оказывались тяжело покалеченными. У таких парней напрочь отсутствует чувство юмора. Лопоухий достал из внутреннего кармана пиджака свернутый листок и ручку и протянул их Платону. – Вот здесь, Хвост, будь так добр.

Хвост безропотно повиновался, совсем как Бык, когда я приказала ему закрыть глаза. Толстяк отдал подписанную бумагу и ручку обратно лопоухому уроду.

- Платон, я попаду в ад? – с придыханием спросил Хвост. Его правая рука все еще сжимала воздух там, где недавно была шариковая ручка.

- Да, - вздохнул тот, снова разминая спину, - полагаю, именно в ад.

- Мамочка! – взвизгнул Хвост, когда в руках Платона блеснуло лезвие.

Я судорожно вдохнула и поспешила закрыть рот рукой. Платон надавил на плечи Хвоста, схватил за волосы и оттянул голову назад так, что рана на горле раскрылась. Лезвие погрузилось в плоть. Заливая рубашку, пиджак, брызгая на жемчужную обивку гроба, из раны полилась черная густая кровь.

Платон впихнул вырывающегося Пушистого Хвоста обратно в гроб и захлопнул крышку.

- И так будет с каждым умником, слышите? С каждым, мать его, гребаным умником! Святые Небеса, я свитер заляпал, - неожиданно проворчал толстяк, тыльной стороной руки вытирая со щеки капельки крови и опуская глаза на натянутый на огромном животе розовый свитер. Потом вспомнил обо мне и Константине, встрепенулся, растягивая рот в жабьей дружелюбной улыбке: - Дорогие гости, может, все-таки присядете?

Парализованные разборкой, мы с Константином не услышали, как за нами открылась дверь. Что-то уперлось мне в шею, и я свалилась как подкошенная – прямиком в прохладную уютную тьму.

13

Первое, что я осознала, сбрасывая с себя паутину сна, было: я, черти бы меня побрали, снова спала в одежде. Похоже, вчера я опять задержалась в офисе и, скорее всего, порог дома переступила, когда на маршрут выехали первые троллейбусы. Какое-то время после пробуждения я буду чувствовать себя разбитой и не выспавшейся, но душ и чашка крепкого кофе мигом все исправят.

Я приоткрыла глаза, через которые, не заставив себя ждать, в черепную коробку ревущим потоком хлынул свет. Словно проникнувшись идеологией экспрессионизма, он заляпал ее стенки, вызывая головную боль и, как следствие, отвратительный спазм в желудке. Кто поднял жалюзи? Разве жалюзи не были опущенными, когда я уходила? В том-то и дело, что я четко помнила, что они были опущенными. Что-то здесь определенно было не так. Где бы это «здесь» ни было.

Я прислушалась к своим ощущениям и поняла, что лежу не в своей кровати. Не в своей комнате. И уж наверняка не в доме, где у меня квартира. И, скорее всего, даже не в том районе. Вот черт.

Вокруг был мех: мех разных текстур, расцветок, комбинированный с кожей, бархатом и кружевами. Даже лампа на прикроватном столике была с абажуром из стриженой норки. Спиной ко мне, у панорамного окна на всю стену, стоял мужчина. Из одежды на нем было полотенце, замотанное вокруг бедер, на его спине – огромная татуировка: лик Иисуса в терновом венце, с закрытыми глазами и выступившей на лбу и висках кровью. Я привстала, и Иисус открыл глаза и посмотрел на меня. Подвижная тату в цвете! Будто почувствовав движение татуировки, мужчина обернулся.

- Доброе утро, Марго. Я ждал, когда вы проснетесь. Не хотел будить вас, уж больно сладко вы спали. Прошу вас, не обращайте внимания на мой внешний вид: я только из душа, решил заглянуть к вам и проверить, все ли у вас в порядке.

- Я в порядке, - пробормотала я, садясь в кровати и щурясь от яркого зимнего света, затопившего комнату и пузырящегося на шелковистых меховых поверхностях.

Самое досадное заключалось в том, что я таращилась по сторонам и не могла сообразить, как здесь оказалась. И, вообще, что же все-таки произошло вчера, неспроста же этот мужчина знает мое имя, а моя голова раскалывается, словно ее положили между молотом и наковальней, и… В желудке возникла сосущая пустота. Я поднесла руку к затылку, перед глазами побелело, и я, судорожно сглатывая появившуюся на корне языка горечь, отдернула ее.