Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

— Ну что вы, Александр Николаевич, этого быть не мо­жет. Нет, нет и нет!

Он лгал. От моих друзей мне стало известно, что Крючков дал команду начальнику Управления «РТ» организовать контроль не только за моими телефонными разговорами, но и установить технику подслушивания в моем служебном ка­бинете.

— Позвони Нине Ивановне, ты ее знаешь, она врать не будет, — продолжал я.

— Хорошо, — ответил Крючков, но не позвонил.

Один из генералов КГБ, довольно информированный, со­общил мне, что соответствующее подразделение КГБ готовит в отношении меня «дорожно-транспортное происшествие». Генерал добавил, что информирует меня, поскольку разделя­ет мои взгляды. Я снова обратился к Горбачеву, и снова он отослал меня к Крючкову. Как-то при встрече перед очеред­ным совещанием я рассказал Крючкову об этой информации и добавил, что ее запись находится у трех моих друзей. Раз­говор шел как бы на шутливой ноте, но Крючков изобразил из себя обиженного, стал клясться, что ничего подобного и быть не может.

— Хорошо, — сказал я, — но, может быть, все это гото­вится без твоего ведома.

Поговорили еще немного и достаточно холодно расста­лись. Позднее, когда Крючков оказался в Лефортове, он по­дал на меня в суд за попытку «оклеветать» его в связи с до- рожно-транспортной историей. Меня позвали в прокурату­ру, очень вежливо допросили, отпустили с миром, добавив, что Крючков трясется от страха и ищет любые поводы, что­бы затянуть следствие.

Пожалуй, наиболее нагло я был атакован через провока­цию в отношении моего помощника Валерия Кузнецова. Он сын бывшего секретаря ЦК Алексея Кузнецова, расстрелян­ного в связи с «ленинградским делом». В свое время Микоян попросил меня взять Валерия на работу в отдел пропаганды, что я и сделал. Кстати, Кузнецова долго не утверждали. Толь­ко после вмешательства Суслова, к которому я, ссылаясь на мнение Микояна, обратился с этой просьбой, вопрос был ре­шен.

Все это происходило еще до моей поездки в Канаду, то есть до 1973 года. Вернувшись в 1985 году в отдел пропаган­ды, а затем став в 1986 году секретарем ЦК, я предложил Ва­лерию поработать моим помощником. Он согласился. Будучи добрым по характеру, хорошо знающим обстановку в среде интеллигенции, он активно помогал мне.

Так вот, в один несчастный день мне позвонил Горбачев и спросил:

— У тебя есть такой Кузнецов?

— Да, мой помощник.

— Убирай его, и немедленно.

— Почему?

— Пока не могу сказать, но потом нам обоим будет стыдно.

Все мои доводы жестко отводились.

— Где он раньше, до ЦК, работал? — спросил Михаил Сергеевич.

— Где-то в цензуре.

— Пусть идет обратно туда же.

Я хорошо знал Валерия. По характеру — душа нараспаш­ку, что в аппарате не поощрялось. Согласиться с его увольне­нием я никак не мог. Решил потянуть. На всякий случай при­гласил Валерия к себе, рассказал ему о ситуации. Он наотрез отказался возвращаться в цензуру, был предельно растерян и расстроен.

— В чем дело? Не могу понять!

Как мог, успокаивал его. Но Горбачев проявил несвойст­венную ему настойчивость, чем меня изрядно удивил. Тогда я рассказал об этой истории Примакову. Он тоже хорошо знал Валерия. Общими усилиями нам удалось уговорить Ми­хаила Сергеевича направить Кузнецова заместителем пред­седателя Агентства печати «Новости».

Позднее, когда бури подзатихли, а Горбачев перестал быть президентом, я спросил его, что случилось тогда с Куз­нецовым. Он очень неохотно и достаточно невнятно ответил, что получил записку из КГБ о том, что Кузнецов хорошо зна­ком с какими-то людьми из Азербайджана, связь с которыми могла бы скомпрометировать ЦК. Вскоре подоспела публика­ция в «Огоньке» текстов подслушивания моих телефонных разговоров, в том числе и с Кузнецовым. Кстати, тексты под­слушивания были изъяты из канцелярии Горбачева. В них Валерий упоминал несколько фамилий, в том числе одного человека из Азербайджана. Вот и вся «порочная связь». Так что история с Кузнецовым была элементарной провокацией, направленной против меня. К сожалению, Михаил Серге­евич не захотел отреагировать на нее должным образом. Вот такие детали и делают силуэты времени более выразитель­ными.

Насколько мелкотравчатой стала эта контора под руко­водством Крючкова, бывшего клерка из секретариата Андро­пова, говорят и такие факты. Я еще в начале 1991 года начал строить дачу в поселке Академии наук СССР. Однажды один строитель сказал мне, что накануне на въезде в поселок его остановил капитан в милицейской форме и стал проверять документы, долго выспрашивал, как долго строится дача, кто строит, как производится оплата и т. д. Все документы оказа­лись в порядке. Иначе и быть не могло. Я же догадывался, что нахожусь под грязным зонтиком Крючкова.

Через неделю снова проверка, проводил ее уже новый че­ловек, но тоже в милицейской форме. Надо же так случить­ся, что я в это время возвращался домой. Подошел к офице­ру и спросил:

— Что происходит? Что вы ищете? Кто вас послал?

Офицер посмотрел на меня растерянными глазами и, не­много поколебавшись, попросил отойти в сторону и сказал буквально следующее:

— Александр Николаевич, я ваш единомышленник. Не выдавайте меня. Вас проверяют, и не только здесь, проверя­ют по указанию с самого верха. Извините меня, но будьте осторожны.

Рассказывая о Крючкове, не могу не вспомнить об одном эпизоде, когда Горбачев пытался наладить мои отношения с Чебриковым — предшественником Крючкова. Отношения у меня с ним были сложные. В личном плане — уважительные, но в характеристике диссидентского движения, его мотивов и действий мы расходились. Были столкновения и по оцен­кам поведения некоторых представителей демократического движения. Конечно, Чебриков много знал о них, в том числе и из доносов, но не только. Теперь, оглядываясь назад, могу сказать так: в ряде случаев у Чебрикова доминировала пред­взятость, питаемая его обязанностями, у меня же — роман­тическая доверчивость, навеянная праздником перемен.

Однажды Горбачев посоветовал нам встретиться в нефор­мальной обстановке, что мы и сделали. Беседа за плотным ужином на конспиративной квартире КГБ продолжалась до четырех часов утра. Разговаривали мы очень откровенно, бо­яться было нечего и некого. Я говорил о том, что без прекра­щения политических преследований ни о каких демократи­ческих преобразованиях и речи быть не может. Он во мно­гом соглашался, но в то же время из его рассуждений я уловил, хотя Виктор Михайлович и не называл фамилий, что немало людей из агентуры КГБ внедрено в демократическое движение. Впрочем, я и сам догадывался об этом. Когда я на­зывал некоторые яркие имена, он умолкал и не поддерживал разговор на эту тему. Иногда охлаждал мой пыл двумя слова­ми: «Ты ошибаешься». Единственное, что я узнал в конкрет­ном плане, так это историю создания общества «Память» в Московском авиационном институте, если я верно запомнил, и о задачах, которые ставились перед этим обществом, и что из этого получилось. Для меня лично это была полезная ин­формация, я перестал остро реагировать на разного рода ин­синуации, исходившие из этого детища сыскной системы.