Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Ради власти Ленин не гнушался ничем — вплоть до преда­тельства интересов страны. Как я уже упоминал, в Русско- японской войне он занял пораженческую позицию. Когда грянула Первая мировая война, он вновь воззвал к пораже­нию России и нещадно клеймил социал-демократов и рос­сийских оборонцев за поддержку в войне собственных пра­вительств.

Иллюзию о всемирной революции подогревали бунты в Венгрии, Баварии, Гамбурге. В то же время ленинисты, ради самовыживания, не могли игнорировать внутреннюю обста­новку в стране. Поэтому в ранних внешнеполитических дек­ларациях правительства уживаются, соседствуют проповед­нический пыл и прагматика, утопии и реальные расчеты. До­кументы свидетельствуют, что шумная пропаганда о праве наций на самоопределение прикрывала военные акции по завоеванию новых территорий на окраинах. Из бюджета страны выделялись огромные средства для «подталкивания» революций в других странах, учинялись провокации против неугодных соседей.

Тогда же создается III Коммунистический Интернацио­нал, который превращается в важный инструмент не только внешней политики, но и разведки. По замыслу Ленина, зада­ча этой организации — мобилизация сил пролетариата для гражданской войны против буржуазии всех стран за полити­ческую власть, за победу социализма! Что это такое, если не призыв к перерастанию гражданской войны в России в гражданскую войну во всем мире.

Выступая на заседании Московского совета б марта

1920 года, Ленин с присущей ему хвастливостью заявил: «Нет ни одной страны в мире — даже в самой неразвитой, где бы все мыслящие рабочие не присоединялись к Комму­нистическому Интернационалу, не примыкали к нему идей­но. В этом полная гарантия того, что победа Коммунистиче­ского интернационала во всем мире в срок не чрезмерно да­лекий — эта победа обеспечена». Такова была программа большевистского империализма.

Многое вобрала в себя история советской внешней поли­тики. Было бы упрощением воспринимать международный курс большевиков как нечто цельное, прямолинейное, он многолик. В одних случаях он определялся идеологическим мифотворчеством, в других — практическими интересами, в-третьих — имперскими амбициями.

Осуждение Версальского договора, а затем гитлеровского нацизма и одновременно — достаточно широкое сотрудниче­ство с той же нацистской Германией вплоть до подготовки на советской территории немецких летчиков и танкистов. Учас­тие в борьбе с франкизмом в Испании, неудавшийся роман с западными демократиями и одновременно — циничная сдел­ка с Гитлером, соучастие в разделе чужих территорий и чу­жих земель в соответствии с секретными протоколами Молотова — Риббентропа. Бесконечные клятвы в привер­женности идеалам мира, принципу мирного сосуществова­ния и одновременно — постоянная гонка вооружений, дале­ко выходящая за рамки практических оборонных потребнос­тей и экономических возможностей страны.

Куда как пестрая картина. Она создавалась не только Москвой, но и Западом. Конечно, политиков Запада в ка- кой-то мере можно понять, но только в какой-то мере. Если со стороны правителей СССР летели постоянные угрозы о неизбежности мировой революции, которая закопает капи­тализм; если компартия СССР за счет советского народа со­держала почти во всех странах мира подрывные организа­ции в виде национальных компартий; если любому государ­ству из развивающегося мира оказывалась значительная материальная помощь, в том числе оружием, только за то, что оно заявляло об антиамериканской или социалистиче­ской ориентации своей политики, то как же было Западу не принимать меры по собственной безопасности.

Рассуждая в таком плане, я вовсе не хочу сказать, что За­пад работал в «белых перчатках», был «несчастной жерт­вой». Военно-промышленный комплекс США вцепился в «холодную войну», как в бездонный источник наживы. Да и шовинистических призывов за океаном было хоть пруд пру­ди. Впрочем, необходимо подчеркнуть, что в политике запад­ных держав содержался и дополнительный расчет. Наиболее дальновидные из западных стратегов понимали, что помощь так называемым прогрессивным движениям и безудержная гонка вооружений — дела бессмысленные и ведут только к экономическому истощению Советского Союза. Ведущие за­падные политики справедливо рассчитывали на то, что совет­ский колосс сам рухнет под тяжестью безумных милитарист­ских затрат. Так оно и произошло.

Моя докторская диссертация посвящена историографии внешней политики США. Я хорошо знаком с американской литературой по этому вопросу. Написал несколько книг и статей, основанных на американских источниках. Сегод- ня-то мне понятно, что некоторые мои утверждения носят односторонний характер, слишком идеологизированы. Но я не отказываюсь от них, ибо написаны они в конкретных об­стоятельствах того времени. Обе стороны не жалели черных красок, когда писали портреты друг друга.

В то же время для меня лично остается загадкой, почему западные демократии столь быстро смирились с режимом, который пришел к власти в 1917 году незаконным путем, развязал гражданскую войну внутри страны, расколол чело­вечество на две враждебные системы. Я не перестаю зада­вать себе вопрос, почему и в новых условиях после 1985 года демократический Запад не захотел оказывать реальную практическую помощь Перестройке. Хвалебных-то слов бы­ло много, а вот дел — никаких. Может быть, США, обжег­шись на молоке, решили на сей раз дуть на воду. Может быть. Но такая позиция заметно затормозила демократиче­ское развитие России. В кратковременных измерениях ее можно объяснить, но в стратегическом плане она оказалась ошибочной.

Ленин именовал юную РСФСР «очагом всемирного соци­алистического пожара». Он с первых дней после переворота не уставал повторять, что нельзя победить самых могучих им­периалистических гигантов всего света «без самой могучей, столь же охватывающей весь мир, пролетарской революции». Нет нужды подробно говорить, что эта установка противоре­чила жизненным интересам народа России, измученного им­периалистической и гражданской войнами. Да и практиче­ские действия, направленные на то, чтобы раздуть очаги ре­волюции в Европе и других местах, провалились. Однако произвол догмы оказался выше живой действительности.

Постепенно практические ожидания мировой революции под воздействием реальностей жизни выветривались, но на политико-идеологическом уровне эти утопии постоянно и настойчиво возбуждались. Мало того, под них выстраивалась мощная военная машина. Основные экономические ресурсы страны направлялись в военную промышленность. Хозяйст­венная автаркия стала своего рода символом веры. Страна, ее экономика и сознание оказались в плену невиданной и бессмысленной военизации.