Гинс Г.К. - Сибирь, союзники и Колчак т.2

Генералы тоже не понимали сущности проекта. Им казалось, что это совет обороны наподобие того, который был учрежден в Австрии накануне ее падения. Когда Дитерихс узнал, что издан подобный указ, он сказал: «Если так, то в таком случае... в таком»...

Он еще не закончил, как адмирал — всё это я передаю со слов Тель-берга — уже начал доказывать, что, в сущности, ничего не будет, что это только так...

Бороться с Советом Верховного Правителя оставалось лишь путем личных перемен. Вологодскому было дано знать, что сохранение влияния за Тельбергом, Михайловым и Сукиным признается большинством недопустимым.

На этот раз Вологодский проявил характер.

Адмирал долго колебался относительно Михайлова и без охоты подписал указ об его отставке. Сукина он ни за что не хотел отпустить. Назначение меня на место Тельберга подписал без колебаний.

Против Михайлова выставлены были, главным образом, деловые аргументы. Серьезной финансовой программы у него нет. Изъятие керенок оказалось крайне неудачной реформой. Технического улучшения сибирских знаков так и не было достигнуто, а сама фигура Михайлова приобрела к этому времени общий одиум (лат. odium — ненависть, отвращение. — Ред.). В Государственном Экономическом Совещании его

встречали с крайней враждебностью, а когда он ушел в отставку, пресса единодушно осудила его деятельность, приписав ему заговоры, в которых он не участвовал, и забыв его положительные черты и заслуги.

Что касается Сукина, то он к этому времени сумел внушить к себе антипатию самых разнообразных кругов. Без каких-либо ясных оснований к нему относились с недоверием. Этому способствовали, впрочем, некоторые частные известия из Америки. Одни из них сообщали о кампании, которую ведет против признания Омского Правительства глава дипломатической миссии Бахметьев, «высокий» друг Сукина. Другие говорили о некоторой заинтересованности близких к миссии лиц в распределении омских заказов и предостерегали от сношений с Америкой через Сукина. Последний же упорно настаивал, чтобы вся переписка с заграницей шла непременно через него. Доверять глухим обвинениям было трудно. Сукин остался. Он забронировал себя тем, что проводит политику Сазонова и что ни в чем не отступает от указаний Верховного Правителя.

Я принял на себя тяжелые обязанности главноуправляющего как жертву. Я предлагал другого кандидата на это место — недавно приехавшего в Сибирь Н. К. Волкова, бывшего товарища министра земледелия при Шингареве, но провести назначение нового человека было тогда очень трудно. Верховный Правитель приезжал в Омск на день-два и сейчас же опять уезжал, а назначать, не познакомившись с кандидатом, он не хотел.

Если уход Михайлова, уменьшение роли Тельберга и уход Лебедева, совпавшие с прочими переменами, были вообще приветствованы, то зато сменившие их лица были встречены очень холодно.

Вместо Михайлова был назначен фон Гойер.

В Омске находилось в то время всего два лица, которых можно было считать сведущими в финансах: Феодосьев и Гойер. Первый, однако, всегда уклонялся от предложений, которые ему делались раньше. Он считал себя обиженным и демонстративно не ходил в Экономическое Совещание, членом которого был избран. Что касается Гойера, то он был представителем Русско-Азиатского банка, который считался одним из главных виновников падения рубля, хотя некоторые сведущие лица и горячо утверждали, что эти обвинения — обывательские.

Вместо Лебедева был назначен Дитерихс.

В то время он еще не пользовался престижем в Сибири. Он принял командование в июле и непрерывно отступал. Его считали монархистом и мистиком. На Урале накануне оставления его войсками он мобилизовал всё мужское население, что вызвало озлобление рабочих. Призывая на борьбу с большевиками, Дитерихс говорил только о храмах и о Боге и объявил священную войну. Это казалось диким.

«Гора родила мышь». Общество осталось неудовлетворенным переменами, последовавшими в середине августа.

Свидание с Белоруссовым

Редактор «Отечественных ведомостей» и председатель комиссии по выборам в Учредительное Собрание пришел ко мне в очень мрачном настроении.

— Я впал в безнадежность, — сказал он, — здесь, в Омске, нет людей воли, есть только люди мысли. Придешь к ним, выскажешься, они согласятся. Проходит время, а положение остается прежним. Есть ли какой-нибудь выход? Я думаю, нужно привлечь чехов на фронт, нужно оживить агитацию, укрепить авторитет Совета министров.

— Да, это как раз то, что я решил сделать.

— А вы не обманете? Не будет ли это тоже только выражением доброго желания?

— Надеюсь, что нет.

Аве программы

Действительно, я поставил себе целью приблизить Совет министров к Верховному Правителю, заставить всех членов Совета почувствовать, что они не только законодатели, оживить саму деятельность Совета министров, изъяв из повесток всё ненужное, чиновничье, и, главное, добиться скорейшего преобразования Государственного Экономического Совещания.

С первых же дней вступления в должность я увидел, насколько работа главноуправляющего стала сложнее, чем была во времена Сибирского Правительства.

Я был в свое время управляющим. Тельберг переименовался в главноуправляющего. Действительно, масштаб расширился.

Законодательная работа Совета министров стала разнообразнее и обильнее. Необходимо было обдумывать повестку, подготовлять дела к слушанию, рассматривать заключения юрисконсультской части, редактировать журналы Совета.

Верховный Правитель постоянно уезжал. Между тем накопилось множество неутвержденных законов. Требовалось изучить их и доложить адмиралу, который относился в то время ко всем законам как к бумагомаранию.

В ведении главноуправляющего был отдел печати — «Правительственный вестник» и бюро обзоров. Кроме того, при моем предместнике возник так называемый Особый отдел, своего рода контрразведка, действовавшая в советском тылу.

У меня же на руках, хотя и «временно», оставалось Государственное Совещание.

Все это было ничего. Осложняло дело, главным образом, то, что для успешности проведения какого-нибудь большого вопроса необходимо было подготовить Председателя Совета министров, обеспечить большинство среди членов Совета (а их было пятнадцать человек), наконец, убедить Верховного Правителя. Иной раз, протащив дело через две стадии благополучно, на третьей можно было сломать ногу. Наиболее трудной стадией оказался Совет министров. Эти пятнадцать человек, у которых соотношение голосов складывалось самым неожиданным образом, приводили меня нередко в мрачное отчаяние. «Группы» уже не было. Для того чтобы укрепить взаимное доверие, было решено встречаться для обсуждения каких-нибудь вопросов только всем вместе. Но сговориться всем вместе было только мечтой.