Киммел Майкл - Гендерное общество

больше увеличивает тендерный разрыв19. Мальчики же, наоборот, становятся более уверенны-

ми в себе независимо от своих способностей. Тендерное неравенство показывает, что в тот

момент, когда девочки начинают говорить тихо, мальчики набирают голос, но это ложный

голос бравады, постоянной позы, глупого риска и беспричинного насилия. Как пишет

психолог Уильям Поллак, мальчики в это время узнают, что от них ожидается, что они будут

верховодить, и начинают себя вести соответствующим образом: «Хотя голоса девочек теряют

силу, а голос мальчика звучит резко и полон бравады, он не передает подлинных чувств».

Таким образом, модель воспитания мальчика заставляет его надевать «маску

мужественности». Он, «задираясь, притворяется мужчиной», как писал поэт Уильям Батлер

Йейтс, «скрывая робкое сердце»20.

Девочки «говорят тише», потому что недооценивают свои способности, особенно в

традиционно «мужских» предметах — математике и естественных науках — и традиционно

мужских профессиях — медицине, военном деле, архитектуре. Только самые способные и

уверенные в себе женщины выбирают эти предметы и профессии. Поэтому их мало, но они

отлично успевают. Мальчики же переоценивают свои способности и (часто испытывая

сильное давление со стороны семьи, которая принуждает их выбрать «настоящее мужское

занятие») продолжают свое обучение по тем программам, для которых они менее

подготовлены и менее способны.

Это различие, а не мнимая дискриминация мальчиков, является причиной того, что сегодня

средние экзаменационные отметки девочек по математике и естестгенным предметам

приближаются к оценкам мальчиков. Слишком много мальчиков, переоценивающих свои

способности, остаются в математике и в естественных науках дольше, чем им следует; они

занижают средний балл мальчиков. И наоборот, те немногие девочки, чьи способности и

самооценка оказались достаточными, чтобы «перейти границу» мужской сферы, повышают

средний балл.

То же самое касается гуманитарных и социальных дисциплин. Девочки лучше проходят

испытания по английскому и иностранным языкам. Но это — результат не «обратной

дискриминации», а тирании норм мужественности. Мальчики считают английский язык

«женским» предметом. Новаторское исследование австралийского ученого Уэйна Мартино

259

с коллегами показало, что мальчики не интересуются английским языком, потому что в этом

предмете нельзя проявить себя настоящим парнем. «Чтение — глупое занятие, сидишь и как

дурак смотришь, что там написано», — прокомментировал один из мальчиков. «Большинство

парней, которые любят английский язык, — просто гомики», — заметил другой. Они считают,

что традиционный учебный план свободных искусств оказывает феминизирующее

воздействие. Как недавносаркасти-чески заметила Кэтрин Стимпсон: «Настоящий мужчина не

говорит по-французски»21.

Мальчики с презрением относятся к английскому и иностранным языкам по тем же самым

причинам, по которым девочки их любят. Они говорят, что на уроках английского языка нет

никаких жестких правил, которые надо быстро выучить, а скорее требуется выражение

собственного мнения по теме, и мнение каждого одинаково ценно. «Ответы могут быть

разными, и ты никогда не будешь полностью неправ, — подытожил один мальчик. — В

математике и естественных предметах все по-другому. Здесь есть готовые ответы на все

вопросы».

Другой мальчик заметил: «Мне трудно дается английский язык. Ведь нет никаких

определенных правил, чтобы читать тексты... В математике есть правила, как все делать, и

есть правильные и неправильные ответы. По-английски тебе надо писать о своих чувствах,

именно это я не люблю».

А вот комментарий одной девочки: «Я люблю изучать английский, потому что... в английском

ты свободна — не так, как в математике и естественных предметах, — и твоя собственная

точка зрения не обязательно неправильна. Нет определенно правильных и неправильных

ответов, ты свободна высказать то, что считаешь правильным, и твое мнение не отвергнут как

неверное»22.

Не школа «феминизирует» мальчиков, а идеология традиционной мужественности, которая не

дает мальчикам стремиться к успеху. «Все, что мы делаем в школе, — это для девочек», —

сказал один мальчик исследователю. «Это — не настоящая работа, — добавил другой. — Я не

хочу, чтобы меня мальчишки в классе называли паинькой». Такие комментарии

перекликаются с данными социологов, начиная с новаторского исследования (1961)

Джеймсом Коулманом «скрытого учебного плана», согласно которому атлетичные красавцы

оценивались сверстниками выше, чем примерные студенты23.

«Битва полов» — это не игра с нулевым итогом, где бы она ни происходила: во время учебы, на

работе или в спальне.

260

Женщины и мужчины, девочки и мальчики извлекут выгоду от реального тендерного

равенства в школах. «Каждый шаг в продвижении женщин несет благо нашему полу не

меньше, чем возносит ее пол» — так была озаглавлена передовица в газете Амхерст-

колледжа, когда там на заре XX в. начали обсуждать проблему совместного обучения24.

Школа какгендеризованное рабочее место

Исторически женщины и девочки были отлучены от обучения в школе; женщин также

исключали из педагогических профессий. Помните Икебода Крейна в «Легенде о сонной

лощине» Вашингтона Ирвинга? В XVIII и XIX вв. учительство считалось уважаемым

занятием для мужчины. Но к концу XIX столетия тендерная идеология «разделения сфер»

привела к вытеснению женщин из других сфер рынка труда, и они скоро начали видеть в

начальном образовании путь профессиональной карьеры, которую можно совмещать с

материнскими функциями в семье.

Этот процесс совпал с расширением публичного школьного образования, которое

сопровождалось возрастной сегрегацией учащихся. (В XVI—XVIII вв. образовательная норма

предписывала одну классную комнату, в которой обучались вместе дети всех возрастов.) При

делении учащихся на возрастные категории женщинам-учительницам доставались младшие

классы. Кроме того, школьная администрация могла платить учительнице гораздо меньше,

чем учителю. В результате начальное образование «феминизировалось». Престиж профессии

и размер жалованья упал, и мужчины перестали стремиться в школу, что сделало ее еще более

«женской». Учительство стало «женской работой». Но, разумеется, не управление школой,

которое в значительной степени осталось за мужчинами. Таким образом, школа уподобилась

остальным социальным институтам американского общества.