Эстер Сегаль - Шизофренияяяяяяяя

– Я против!

– А ты не обращай на меня внимания, – посоветовал он. – Ты, вон, орешки свои доешь пока, а я сделаю все сам. Просто расслабься и не бойся. Повторяю: больно не будет.

– Не хочу!

– Господь призрит кротких!

– Не хочу!

– Подчини волю свою Господней и не дергайся.

– Не хочу воли!

– Правильно, – одобрил он. – На воле жиреют только и душою брюзгнут! Лучше в монастырь. Только сначала родишь.

– Не хочу рожать!

– А это что еще за утверждение? – возмутился он. – Угрожаешь Господу абортом?

– Так, тебя вообще нет, ты мне просто снишься, – попробовала я сменить тактику.

– Правильно, отлично! Это сон. Откинься на подушку и закрой глазки. А я тебе даже колыбельную могу спеть.

– Не надо, у тебя голос противный.

– Зато святой, – приосанился Святой Дух и предупредил: – Я начинаю.

– Нет! – дернулась я.

Но он меня слушать больше не стал, а завалил на кровать со всею своей, очень странной для бесплотного существа, гигантской силой и на всякий случай запихал мне в рот остатки орехов.

Надо признать: орехи были все-таки очень вкусные.

Глава 42. Из дневника «Роковых подвязок»

После корректуры я стала явно лучше.

Я вообще себя ощущаю то в мужском роде (как роман), то в женском (как книга). Для вашего удобства буду именовать себя в дальнейшем книгой.

Итак, я стала лучше.

Да вы сами сравните варианты до и после.

Вот, например, эту фразу:

«На кончиках ее пушистых и очень длинных ресниц сверкали прекрасные синие глаза».

Это первоначальный вариант.

А вот как это выглядит теперь:

«Ее прекрасные синие глаза были обрамлены необыкновенно длинными и густыми ресницами».

Красота, да и только – сама собою горжусь.

Корректор, правда, и в исправленном виде меня почему-то называет редкостным дерьмом, но я так не считаю. Прощаю ее, потому что убогая и потому что говорит, не думая, сгоряча.

А вот у нее, кстати, нет прекрасных синих глаз и длинных густых ресниц. А у меня есть (то есть у моей героини Корделии есть). Вот она и завидует, бедняжка.

Иногда, право, корпит она надо мной, старается, а мне ее так жалко, так жалко.

Ведь не только синих глаз – ничего у нее нет: ни кружевных чулок, ни подвязок, ни ананасов в шампанском.

Но зато (и здесь уже, признаться, я ей завидую) она закроет глаза, замрет совершенно, до полной неподвижности, и вдруг все вокруг как будто светиться начинает. А она словно бы и здесь, и не здесь.

И так мне интересно, где же это ее «не здесь», что прямо ерзаю я на столе. И кажется мне, что там, в ее голове такое творится, чего у меня ни на одной странице не найдешь.

Вот оно как.

Впрочем, чего уж тут завидовать друг другу? Мы ведь расстаемся. Она свою работу сделала и завтра отвозит меня в издательство.

И пойду я гулять по миру огроменными тиражами.

А она в конуру свою обратно пойдет. Одинокая такая, до слез.

Глава 43. Подведение итогов

Я смогла закончить «Роковые подвязки» несмотря ни на что. И справилась с заданием я очень быстро – за пять дней.

Сегодня уже сдала работу в издательство и получила свой первый гонорар и следующий заказ.

Это здорово. Теперь я смогу купить занавески с корабликами или уехать куда-нибудь в теплые страны. Не навсегда, просто попутешествовать и окрепнуть.

Но сначала я довершу свой эксперимент.

Он проходит удачно. Организм, видимо, привыкает к отсутствию лекарства. И хотя я за последние дни пережила очень много, о чем не преминула сообщить в своем дневнике, мозг мой, изрядно подуставший, кажется, привыкает, и я чувствую себя уже почти хорошо.

Это и доктор подтвердил. Я была сегодня у него на приеме, он долго со мной беседовал, проверил и прощупал все, что мог, и признал, что я держусь настоящим молодцом. Про таблетки он так и не догадался. Выписал мне новый рецепт, но его я тоже выкину.

Человека, от которого я забеременела, больше искать не надо. Оказывается, всем известно, кто это.

Мне даже говорили об этом, но я, видимо, тогда была не в том состоянии, чтобы прислушаться, осознать и запомнить.

Теперь я знаю.

Он был моим мужем.

Еще он был летчиком.

В последнее время он много летал в Африку – доставлял местным жителям гуманитарную помощь, в основном лекарства и вакцины.

Из последнего своего полета он не вернулся. Что-то случилось с мотором самолета, и он разбился.

Как мне сообщили об этом, я не помню. Но сегодня во время беседы доктор упомянул, что тогда-то я и попала в больницу.

Вернувшись домой после этого сегодняшнего разговора, я вдруг обнаружила, что в квартире довольно много его, летчика, и наших общих фотографий. Странно, как это я их раньше не замечала?!

Что делать дальше, не знаю, но знаю точно, что надо жить. И я буду.

Таблетки мне больше не нужны – я теперь смогу и без них.

И еще я знаю, что у меня есть пропуск туда и обратно. Захочу – убегу от реальности в любую точку себя или пространства. Захочу – вернусь.

Пропуск белый, ламинированный. На нем крупными буквами написано «Выдан птице Феникс, бессрочно».

Может быть, я даже не буду так уж часто им пользоваться. Главное, что он всегда со мной, и это очень успокаивает.

Это дает мне силы. Хотя я и так очень сильная, что даже доктор абсолютно официально подтвердил.

Я очень многое могу и я обязательно очень многого добьюсь. Заламинированная свобода белого картона дает мне на это самые верные гарантии.

И мамой я тоже буду очень хорошей.

Да, кстати, совсем забыла сообщить о главном: сегодня среди прочих проверок доктор назначил мне ультразвуковое обследование живота.

Мне его сделали прямо там, в клинике, на техническом этаже.

Так вот: оказывается, я жду не одного ребенка, а пятерню: трех мальчиков и двух девочек.

И не думайте, что я сумасшедшая. Про пятерню – это чистая правда.

Глава 44. Недоумение

«Я, А. И. Крон, лечащий врач психиатрической лечебницы № 2, заявляю, что не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь.

В прошлый вторник в конце рабочего дня уборщица Н. И. Сарафулина доставила мне найденный ею на кресле, стоящем в коридоре напротив моего кабинета, странный, очень объемный дневник, исписанный от руки почти полностью, за исключением последних восьми страниц.

Я внимательно изучил содержание дневника с целью определения анонимного автора. Администрация больницы опасалась, что речь идет об одном из наших пациентов, и установление его (вернее, ее, ибо все написано от лица женщины) личности было важным для того, чтобы обеспечить безопасность как его (ее), так и остальных пациентов лечебницы.

Но, увы, после прочтения данного псевдолитературного труда, я могу с полной уверенностью констатировать, что человек, написавший дневник, мне не знаком.