Эстер Сегаль - Шизофренияяяяяяяя

Ой, простите, среди вас ведь тоже есть тети. Но к вам моя реплика не имела отношения. Вы, если хотите, читайте. Потому что если вам это надо, то и я с удовольствием.

А вообще ее визит оказался очень даже полезным.

Она мне про маленькую зарплату, я ей про желание найти работу.

– А что вы можете? – спросила тогда она.

– Я вообще филолог.

– А у меня сестра работает в типографии и ищет корректора на полставки.

В общем, все сошлось.

Договорились созвониться. Завтра, вероятно, деловая встреча с сестрой сестры.

В смысле, с сестрой медсестры.

Надо подготовиться как следует. Не спугнуть сестру (вторую) и во что бы то ни стало получить эту должность. Тем более что и типография, как я поняла, неподалеку и, вероятно, часть работы можно будет делать на дому.

– Чашку в раковину поставить?

– Не беспокойтесь, я сама.

Так, чашки – в раковину. И надо, чтобы руки не дрожали. Донести – не разбить. Донести – не расплескать недопитый мною чай. Донести – сдать экзамен.

Она делала какие-то пометки.

– И не забудьте, – это она мне, – что послезавтра вторник, и у вас назначен прием у врача.

– Спасибо, я помню.

Продержаться до вторника, продержаться до вторника.

Пока она надевала плащ, я помогла ей с портфелем – тяжеленный, что она там, камни носит?

Или это те камни, что на сердце и что еще не упали с плеч всех ее подопечных?

Тогда один из них мой. Интересно, как он выглядит? Может, не простой булыжник, а полудрагоценный? Из него можно было бы вырезать симпатичную брошку для сестры (для первой, которая сейчас надевала плащ).

Так, стоп. Не проболтаться о брошке. Она не поймет. Вернее, поймет, но превратно.

– Спасибо за чай. Было очень приятно.

– На здоровье!

– До свидания!

– До свидания!

А может, уже не надо? Следующее свидание будет опаснее.

Но она же все равно придет.

– Надеюсь, сестра вас примет.

– Я тоже на это надеюсь, спасибо.

И она исчезла.

И даже дверь в подъезд теперь после нее не взвизгнула – держит дистанцию.

Глава 14. Работа

Ну вот, теперь я человек. Работник. Корректор в фирме «Алые паруса».

Странное, кстати, название. Если они уж так настаивали на цвете и книжном имени, лучше бы назвали себя «Алой буквой» – более подходящее название для типографии.

Да мне, впрочем, какое дело?

Мое дело – работу в срок сдать и денежку получить. И тогда, в случае надобности, будет на что билет купить.

К корректуре приступаю прямо сегодня. Роман называется «Роковые подвязки». Похоже, редкостная гадость. Зато имя у героини хорошее – Корделия. Это из Шекспира, это я люблю.

Да, кстати, пока держусь на половинной дозе лекарства. После завтрашнего визита к доктору буду снижать до четверти.

Глава 15. Из дневника Корделии

Меня зовут Корделия, и я знаю истинную цену слов. Вообще-то они ничего не стоят. Поэтому я всегда предпочту молчание болтовне.

В нашем мире это не самое полезное свойство. Во всех делах побеждает тот, кто умеет искусно сплетать звуки речи. Можно даже и без особого смысла, лишь бы она лилась, лилась, журчала, проникала в уши и кишки тех, кто слушает.

Мои сестры – вот уж они мастерицы прицеплять слова одно к другому. И может, именно потому, что я младшая и с детства привыкла к их неумолчному дуэту, мне так нравится тишина.

Да и зачем постоянно разевать рот, если в большинстве случаев вполне можно обойтись и без этого?

«Мне, мне, я, я», – кричали мои сестрички в ответ на предложение отведать того или этого блюда.

Зачем, если можно просто протянуть тарелку?

«Ах, какая прелесть! Какая распрелестная прелесть!» – повизгивали они, примеряя подаренные отцом бирюльки.

Зачем, если свечение каменьев, лежащих на коже, говорит само за себя?

«Молчунья!» – презрительно фыркали они, глядя на меня.

О, да! Я люблю молчать, и была бы счастлива, если бы остальные были в этом похожи на меня.

Я люблю картины. Они воплощенное и такое говорящее молчание! Иногда я стою часами напротив портретов моих предков-королей, и смотрю на них, и оторваться не могу.

И представляю себе, в какой-такой период жизни застал их придворный художник. Что происходило с ними тогда? О чем они думали, когда позировали живописцу долгими часами?

И мне кажется, что я понимаю их характер. И все то, что тревожило, мучило их в старинные времена, мне тоже становится ясным и близким.

В галерее есть и мой портрет. И он красноречивее зеркала. Потому что зеркало всегда обманет, отражая твою попытку обмануть его. И еще потому, что в зеркале никогда не увидишь себя целиком, но лишь по частям: сначала один глаз, потом другой, потом нос, затем уже подбородок.

А портрет не лжет. Он вбирает тебя всю и потом возвращает тебя обратно тоже всю: во всей наготе твоего взгляда, позы, самой твоей души.

Мои сестры в душу не верят. Хотя словом этим играют с утра и до ночи. «Отец, душа моя!» – говорят они. Или так: «Всею душою, без остатка, люблю я моего отца, короля!»

Я не знаю, есть ли у нас душа на самом деле. Но если есть, то ей-то точно не нужно слов. Она и так все знает и понимает и не нуждается в говорении для того, чтобы быть понятой другою душой.

Я пойду замуж только за того мужчину, который узнает меня без необходимости воспользоваться словами. И пусть сам тоже не говорит. Ну, кроме обязательных фраз приветствия и всего того, что навязывает придворный этикет.

По мне, так и без этого можно было бы обойтись. Но, вероятно, мои знакомства будут происходить под контролем отца и придворных. А они, увы, не простят благородным кавалерам неположенной им немоты.

Так что пусть поздоровается и расшаркается. А потом пусть молчит и просто смотрит мне в глаза. Я обо всем угадаю сама.

Угадаю ли? Угадаю.

А если его глаза мне ничего не скажут, не пойду за мертвоглазого.

А насильно не выдадут – побоятся.

Они вообще боятся моего молчания и не посмеют предпринять ни шага в вопросе моего замужества, не услышав озвученного «да». Или хотя бы не увидев кивка головы.

А ведь на самом деле я оказываюсь довольно-таки болтлива. Вон, сколько насочиняла о незначимости слов. Сколько их потратила.

Но это все про себя, не вслух, не наружу и не напоказ. Это мои мысли. Кому надо, тот сумеет их прочитать, несмотря на то, что они никогда не будут произнесены. А писать я не умею. Ни на одном из известных мне языков.

Надо бы научиться. Письменное слово весит больше. Ведь на него потрачены чернила. И оно умеет на расстоянии передавать то, что в близости молчанья понятно с помощью глаз.

Это очень плохо, что письму не обучают принцесс. Если стану королевой, обязательно это исправлю.

Глава 16. Недовольна!

Перечитала последнюю часть дневника – недовольна.