Без автора - Русуданиани

Вышел я оттуда и отправился к Джимшеду, который этот день отвел отдыху и потому еще не вставал. Придворные окружили меня и стали расспрашивать: «Что такое случилось, что ты скрылся от нас? Царь еще не выходил, уж не сердится ли он?» Я отвечал им: «Не дай бог, чтобы гневался царь! Давно не предавался он отдыху, а претерпел множество бед. Он еще не отдохнул от них и потому не выходит. Меня же отвлекла прогулка, прятаться от вас у меня и в мыслях нет». Пошел я в покои Джимшеда и послал к нему евнуха: «Спит царевич или, может, занемог?» Вернулся тот с известием: не почивает и не недужит, но велел передать так: «Сегодня я не встану, покои располагают к отдыху, и времени у меня достаточно. А то я, как расстался со своими родителями, так с тех пор не отдыхал».

Подошел я ближе к дверям и нарочно стал громко разговаривать с евнухом. Джимшед услышал и спрашивает: «Это ты, Кераг?» — «Готов предстать перед тобой!» — отвечаю. «Я очень припозднился, — сказал он, — но сегодня я решил отдохнуть». — «Отдых твой не предосудителен, — говорю, — но отдых не способствует знакомству с чужой страной, с новыми владениями. Горожане напуганы злым правителем-колдуном, а тебя еще пуще страшатся — уж не гневаешься ли ты на них? Сегодня хватит отдыхать, ты еще найдешь время для отдыха». Встал Джимшед, вышел ко мне, сказал: «Настоял ты на своем, Кераг, и мне ничего другого делать не оставалось, как встать». Тут как раз явился старший евнух дочери деламского царя и шепнул мне на ухо: «Быть может, царь пожелает посетить баню? Недостойна она царя, но усталому с дороги как-нибудь сгодится.

Пусть пожалует царь в баню». Я бани не видел, думал, что она в самом деле нехороша, и не осмотрел ее. Я сказал Джимшеду: «Ты утомлен и измучен битвами, баня помогает отдыху, ступай». Отвечал Джимшед: «Сегодня уже поздно, а завтра будет хорошо».

В тот день велел он собраться на площади всем придворным и горожанам. Как узнала о том дочь деламского царя, прислала слугу с наказом: «Вчера царевич прибыл, утомленный дальней дорогой, и мы отвели ему дворец вблизи от городских ворот, потому я позволила ему остаться в нем, а так он недостоин царя, и свита его там не помещается. Теперь же пусть явится царевич в царский дворец, ему подобающий, и там устроит пир, и царица Бепари пусть снизойдет до нас и осчастливит мое пристанище своим присутствием. Как злодеяния исчезли под светлой рукой царевича, так сгинет и имя того нечистого, отныне не городом Алмазного змея мы будем называться, а прахом и пылью от ног Джимшеда». Подумал я про себя: «Неужели есть дворец лучше и великолепнее того, который я видел? Не иначе как колдовством они эти дворцы возводят. А то кому на свете под силу сотворить такую красоту!» Обиделся я в глубине души, но виду не подал. Повелел Джимшед: «Если далеко дворец, оседлайте коней». Поцеловал ему колено гонец и удалился.

Через некоторое время явилась и дочь деламского царя. Следом прибыл трон для Джимшеда, воздвигнутый на слоне. А слон был не живой, а из чистого золота, престол на нем — из алого яхонта и жемчуга, венец — из цельного рубина, сияющего ярче солнца. Поднесла она все это царевичу со словами: «Путь предстоит дальний, и царь пусть отправится в паланкине, а остальные поедут верхом».

Встал Джимшед, а за ним Бепари, и сели вдвоем на престол, надели им на головы венцы. Вышли мы не из тех ворот, куда вошли, а перед нами открыли огромные ворота, такие, про которые сказал бы человек: раскрылись врата Эдема! У золотого слона в животе что-то повернули, и начал он переступать ногами, вышел из тех ворот.

Поглядели мы на дворец, и так он был прекрасен, что позабыли мы прежний, будто был он простой лачугой! Дорога к нему вела между двумя рядами платанов. Так ровно они стояли, что ни один не выступал ни вперед, ни назад; так густо они росли, что между стволами ни одна живая душа пройти не могла. Дорога была так затенена ветвями тех платанов, что по ней всегда можно было ходить: ни дождь, ни солнечные лучи не проникали сквозь них. Вся дорога была устлана коврами. Аромат, исходивший от платанов, мог исцелить недужного и воскресить мертвого. За деревьями, по обе стороны дороги, текли ручьи такой ширины, что через них было не перейти!

Как прошли мы пять агаджи, кончились эта дорога и платаны и ручьи больше не текли, и подошли мы к дворцу, подобному раю. Глянул я — все, что я видел прежде, вместе взятое, не стоило того дворца. И тогда я потерял надежду владеть всем этим. Заболело мое сердце, и от великой досады не увидел я даже всей красоты. Не заметил я и того, как Бепари отвели в покои царицы и свита Джимшеда вошла во дворец. Я все стоял, растерянный, у платана; Джимшед справился обо мне. «Он на дворе, под деревом, стоит», — доложили ему. Встал он и вышел сам ко мне. «Кераг! — окликнул он меня. — Или ты обиделся на что, или чрезмерно поражен? О чем ты задумался?» Как услышал я его голос, пришел в себя и сказал сам себе: «Что с тобой, зачем творишь такое, что сам голову теряешь?» А Джимшеду я ответил: «Ни о чем я не думаю, государь, и ничего меня не тревожит, просто любуюсь платанами и фонтаном». — «Иди сюда, поешь, все это ты еще не раз увидишь». Полегчало у меня на сердце: может, для меня он всего этого добивается, думаю. Как взошел я на балкон, поднял взор: вверх вздымались золотые колонны, украшенные эмалью, а балконные перила были из бирюзы и агата. Изнутри стены были выложены такими камнями, что весь дворец казался ярко освещенным, и этот свет ночь равнял с днем. Не всякий искусный художник может так разукрасить палаты, как был украшен этот дворец. А уста не в силах описать его убранство целиком.

Всех, кто достоин был сидеть за царским столом, пригласил Джимшед к трапезе. Все расселись, но там могло поместиться вдвое больше народу. И начался такой пир, равного которому не видело око человеческое. Обратился ко мне царевич: «Кераг, что-то ты не веселишься, как обычно». Я отвечал ему: «Какое время, так я и веселюсь — время для лучшего веселья еще настанет!» Я имел в виду возвращение домой и встречу с родителями, а он подумал, что я расстроен и обижен, и сказал так: «Клянусь богом, и теперь недурное для тебя время! Если ты всей душой предан мне, то и я, в свою очередь, опекаю тебя пуще родного отца, люблю нежнее, чем брат, балую больше, чем родимое дитя, привечаю больше, чем товарищ, и служу в беде, как раб. Если ты грустишь оттого, что не нашел себе ровню, то все готово, выбирай какую захочешь. Неплохой парой была дочь греческого царя, но ты не пожелал ее. Ныне, если хочешь, вот тебе дочь деламского царя, возьми в жены, кого пожелаешь».

Встал я, низко поклонился ему. Не стал на пиру докучать длинной речью, поцеловал его колено и сел. Но не верил я, что исполнит он свое обещание. Начали мы пить из рубиновых и яхонтовых чаш вино, которое подносили нам в изумрудных кувшинах. И такого обилия яств не видел я никогда. Все, что мы ели, было одно вкуснее другого. Весь день и всю ночь просидели мы за столом. Наслаждались пением и музыкой. Время от времени приносили новые блюда в новой посуде, так что одно блюдо не походило на другое. Так менялось все время убранство стола, приборы и посуда, что можно было подумать, будто мы гостим у разных племен с разными обычаями. И только дворец был тот же, и поэтому можно было узнать, что мы находимся там же, а гости тоже менялись — одни уходили, другие прибывали, подносили разные дары и много таких диковинок, о которых мы и слыхом не слыхивали.