П.А.Сарапульцев - Homo

—Могу уверить тебя, Гарри, что Монтегю сам по себе не вызывает у меня никаких отрицательных эмоций. Просто он мне напомнил одно давнее событие, не имеющее никакого отношения ни к твоему ведомству, ни к сегодняшней беседе… Видишь ли, это событие сформировало у меня устойчивую неприязнь к дилетантизму вообще и к телепатии в частности…

Написав эту фразу, я невольно задумался. Да, действительно, случившееся тогда, в той далекой юности, никакого отношения к сегодняшнему “телепатическому” спору не имело, хотя не будь того эпизода в моей жизни, не было бы и этой встречи.

И странным, пожалуй, было даже не то, что Гарри удалось уловить эту мою повышенную эмоциональность, удивительным было, как эти эмоции сохранились у меня до сих пор, несмотря на прошедшие годы и самые разные жизненные перипетии. Ведь прошло уже… да, почти пятнадцать лет. А еще считается, что эмоции от времени угасают. Скорее всего, они просто отодвигаются в глубь сознания, освобождая место для новых впечатлений, и чутко дремлют, ожидая того часа, когда смогут снова заставить тебя жить ими и ради них.

Стоит только задуматься или увидеть гроздья ярко-красной рябины, как снова передо мной оживает тот, по-осеннему серый день,

Рябина в нашем городке росла только в одном месте, в сквере возле полицейского управления, и если учесть, что в детстве все мои знакомые, не задумываясь, относили меня к разряду маменькиных пай-мальчиков, то надо представить, как трудно было для меня решиться на “ограбление” полицейского сквера, но Эльза сказала, что осенью она любит только рябиновые букеты, и я… пошел.

Именно поэтому, врываясь с охапкой веток в ее дом, я, как минимум, рассчитывал на ласковую признательность в ее взгляде, а может быть, на возможность провести с ней целый вечер. Вот почему взятый у меня второпях букет и небрежное “спасибо” с явственной просьбой закрыть дверь с другой стороны, подействовали на меня как ведро холодной воды.

Я уходил от нее, проклиная всё и вся, и в который раз, уже не веря самому себе ни на грош, давал слово забыть дорогу к этому дому. Но, поднимаясь на холм, разделяющий наши дома, я несколько отошел и не мог не обернуться и не взглянуть на её окно: в нем четко был отпечатан мужской силуэт… После в моей жизни было много прекрасных и совсем скверных моментов, но чувства, похожего на то, что довелось мне пережить в тот вечер, я уже больше никогда не испытывал…

Голова моя шумела, как гигантская морская раковина, я не ощущал своего тела, и мне казалось, что голову и ноги разделяют десятки, если не сотни метров, всего меня било и трясло так, что зубы выбивали лихую чечётку, и мне никак не удавалось заставить их прекратить этот противный лязг.

Я ждал всего: вскрика, гримасы ужаса, ехидно-наглой усмешки, но только не этого чуточку презрительного спокойствия, с которым она ответила на мою просьбу-требование все-таки впустить меня:

—Дик, я же сказала тебе, что не могу тебя сегодня принять!

—Потому что ты принимаешь у себя другого гостя?!

—Естественно. Я не думаю, что тебе будет приятно встретиться с этим человеком.

—И все-таки мне очень хотелось бы с ним познакомиться!

—Если тебе это так нужно, то, пожалуйста! Только постарайся понять на будущее, что я не хочу провести всю свою жизнь в башне из слоновой кости, даже позволяя тебе ухаживать за мной. А Джерри очень интересный молодой человек: он - инженер, занимающийся телепатией.

Не знаю, как я сумел справиться с собой, но мне удалось сохранить хотя бы внешнее спокойствие на весь, показавшийся одновременно и коротким, и длинным, этот вечер. Вероятно, мои тогдашние доводы в споре о телепатии были менее четкими и, возможно, менее доказательными, чем сегодня - но, уходя первым, я был спокоен: в дураков можно влюбляться, однако любить их нельзя…

Когда на следующее утро мы встретились с Эльзой на остановке автобуса, отвозившего нас в колледж, я не удивился, а скорее, обрадовался, услышав ее сердитый выговор:

—Ты вел себя неэтично, выставляя Джерри таким идиотом. В конце концов, он не учится на медицинском факультете и не занимается философией, как ты.

Что я мог на это ответить? Пожалуй, только одно:

—Если ему и досталось, то всего лишь рикошетом и только за то, что он оказался предметом твоих неумеренных восторгов. А вообще-то мне было даже интересно поспорить с ним. Но самое главное, постарайся все же понять, Эльза: я совсем не хочу доказывать тебе, что все твои друзья хуже меня, просто я делаю все, чтобы стать лучше их.

Стоило ли рассказывать все это Джексону? Он хороший парень, но только очень близким людям важны не только твои поступки, но и эмоции, которые возникают у тебя при их совершении…

До меня не сразу дошел следующий вопрос Гарри!

—Послушай, Дик! А ты можешь поручиться, что в тебе не говорит корпоративизм человека, окончившего университет и поэтому признающего только официальную науку?

—Могу, Гарри, могу! - наконец-то собрался я с мыслями. - Наука - она или есть, или ее нет. Это, конечно, в том случае, если понимать под наукой определенный склад мышления, вернее, определенное человеческое мировоззрение, запрещающее принимать что-либо на веру без наличия достоверных теоретических, а еще лучше опытных доказательств. Такие доказательства сравнительно легко получать, а вернее доказывать их достоверность при изучении физических или химических явлений. Но когда дело касается биологии и психологии, то всё становится значительно менее очевидным. Дело в том, что человек до сих пор во многом представляет собой “черный ящик”, который позволяет увидеть только результат воздействия, но не даёт представления о том, каким образом эти результаты формируются. Не случайно “откровения” различных спекулянтов от биологии и медицины прикрываются особенностями человеческой психики, поскольку именно для неё критерии научности все еще остаются наиболее шаткими. Самое интересное, что ложные утверждения, например, в области медицины могут быть не только специально сфабрикованными, но совершенно искренними. Известно ли тебе, что большинство лекарственных препаратов, используемых почти на всем протяжении XX века, в лучшем случае, абсолютные пустышки, и это несмотря на то, что миллионы больных убеждены в их эффективности, испытав их на себе, а сотни тысяч врачей уверены, что достаточно достоверно испытали их на других.

—Прости, но если ты говоришь, что счет идет на тысячи и миллионы, то о какой еще большей достоверности можно говорить?

—Дело не только в количестве, но и в качестве достоверности. Просто до недавнего времени медики не учитывали, а многие не учитывают и сейчас, действие двух очень важных факторов: способности организма к самозащите и наличие двух взаимодействующих “черных ящиков”, самого больного и лечащего доктора, подводящего итог проводимому эксперименту. Благодаря самозащите организма, большинство заболеваний имеют тенденцию к периодическому затуханию, а то и исчезновению. Так что стоит только вовремя применить любую пустышку, и можно говорить о блестящих результатах лечения. При этом и доктор, и больной способны поверить в то, чего им больше всего в данный момент хочется. Вот почему так легко и так трудно помочь больному человеку, все зависит от того, что понимать под словом “помощь”: субъективное и временное снятие проявлений болезни или действительное излечение.