П.А.Сарапульцев - Homo

—Вы иронизируете?

—Конечно, ибо вы сами только что доказали принадлежность своего учения к идеализму чистейшей воды. Если согласиться с тем, что основу человеческой мудрости составляют априорные, доопытные знания, как вы это утверждаете, тогда откуда они могут взяться, кроме как от бога? К счастью, современная наука доказала на практике, что никаких всеобщих понятий и истин в мозгу только что родившегося человека нет, а какими они будут, если будут вообще, зависит от усвоения им опыта всего остального человечества. Вот почему, без овладения добытыми другими людьми знаниями, ни о каком истинном решении или открытии в состоянии экстатического озарения и говорить не приходится. Речь может идти только о кажущемся, сиюминутном решении мучающего человека вопроса. Данное ощущение, между прочим, ничем не отличается от ощущения, возникающего при принятии банального химического наркотика. Так что мысль о развитии науки путем духовной наркотизации может вызывать только смех или жалость.

—Но вы забываете о другом свойство экстатического состояния - чувстве блаженства, всеохватывающем и глобальном, уносящем человека от зла и обид нашего несовершенного мира. Вот оно, истинно человеческое удовольствие, которое привлекало, и будет привлекать людей к медитации. Ибо сказано Учителями: “В медитации исчезает прошлое и будущее, остается лишь настоящее, приносящее радость. Сделать эту радость законом жизни - значит победить”.

—Еще один гимн, только на этот раз идиотизму и слабоумию. Помните старую пословицу “Смех без причины - радость дурачины”? Именно к ней вы и призываете в своих проповедях. Если нормальный человек получает удовольствие и испытывает радость при достижении поставленных перед собой задач, то радость в состоянии наркотического опьянения (хотя бы и духовного) - это радость без причины, эдакое животное удовольствие, радость не приносящая, а отнимающая. Между прочим, еще в прошлом столетии Жорж Санд произнесла прекрасную отповедь состоянию экстаза: “Безумие и ярость - вот чем кончается такое опьянение. Оно является как бы возмездием за гордыню и праздность”. Вряд ли можно что-либо к этому добавить.

—Глядя на вас, я еще больше убеждаюсь в мудрости моих великих учителей, утверждавших, что есть вещи столь великие и святые, что о них не говорят с непосвященными и неверующими.

—Прекрасная истина. Я уже сталкивался с ней один раз во времена моего студенчества, при прохождении курса психиатрии. Мне тогда на курацию выделили одного больного шизофренией мальчика, у которого была идея, что он является ни больше, ни меньше как хозяином Вселенной. Мне почему-то ужасно хотелось узнать в то время, как могут достаточно разумные во многих отношениях люди свято отстаивать какую-нибудь галиматью. И я решил попробовать загнать моего подопечного в логический угол. Для начала я поинтересовался: зачем же он - самое сильное и всемогущее существо во вселенной - тратит свое время на пребывание в скучной и унылой больнице, а не унесётся куда-нибудь на Альфу Центавра или в созвездие Кассиопеи? На что тут же получил вполне разумную отповедь: “Это вам, живущим там мало, стоит гоняться за сиюминутными удовольствиями, а для меня, живущего вечно, эти дни, которые я здесь провожу, не длиннее доли секунды и хоть чем-то развлекают меня”. Получив такой отпор, я начал искать другие пути и воспользовался тем, что интеллект мальчика, как в области физики, так и в области научной фантастики оказался довольно ограниченным. При очередном разговоре я попытался всем своим видом выразить глубокую и почтительную заинтересованность к его высказываниям и как бы, между прочим, поинтересовался, как он относится к новейшей теории Хойла о происхождении вселенной, будучи твердо уверен, что он о ней и не слышал. Мальчик явственно замер на какую-то долю секунды и тут же, успокаиваясь, ответил: “Молод ты еще для такого знания”. Я был убит наповал. Интересно, а вам не приходит на ум определенная аналогия?

—Вы хотите оскорбить меня своим сравнением?

—Ни в коем случае, просто истина мне гораздо дороже, чем это сатсанговое взаимно поглаживание и взаимно успокоение.

—Если все так легко и просто объясняется, и даже разоблачается, как вы это сейчас доказывали, то чем же вы, доктор Брэдли, можете объяснить тот факт, что наши взгляды разделяют многие достаточно умные и грамотные люди?

—Видите ли, умный в чем-то одном совсем на означает - умный во всем. Вообще-то такой же точно вопрос ставит и сам же его разрешает один из героев уже упомянутой мною Жорж Санд. Извините меня за приблизительность цитирования, но этот персонаж говорит: “Как может человек, который ни во что не верит, увлекаться чудесами? Впрочем, это не удивительно, ведь он боится смерти”. И этим всё сказано. Вера в чудо, хоть в чём-нибудь, хоть где-нибудь - это та ниточка, которая хотя бы опосредованно, но дает шанс на бессмертие. Ведь возможность чуда в одном - это возможность чуда в другом, а значит, и во всём. В нашем XX веке с чудом стадо трудновато, наука основательно подорвала представления людей о потустороннем сказочном мире. Даже в самых религиозных странах часть людей уже не верит в зримых старозаветных, человекоподобных богов, но всё еще у многих людей остается вера во что-то неконкретное и могущественное - вера в возможность чуда. Именно осовремененный буддизм, вроде вашего, с его отсутствием зримого бога, с его верой в возможность обожествления, а значит, бессмертия любого человека, с верой в могущество человеческого духа и является наиболее подходящей религией для не верящих в старые примитивы людей XX века.

—Но это значит, что он все-таки нужен!

—Это значит, что он кажется нужным людям, потому что нужно лишь то, что полезно, а ваши идеи не только не полезны, но и вредны.

—Это почему же?

—Да потому, что прививает людям сказочные представления о жизни и отвлекает их от реальной борьбы за свое будущее, и это тогда, когда все усложняющаяся жизнь человеческого общества требует все более точных научных представлений о добре и зле, о мире в целом. Ибо искаженное сказочное мифологическое представление, относительно безвредное при ровном, устоявшемся течении жизни, способно оставить человечество безоружным перед резко изменившейся по той или иной причине действительности.

И вот тут, именно после этих моих слов, произошло то, чему я и сейчас не могу найти никакого реального объявления и что, скорее всего, приписал бы излишней игре своего воображения, если бы не дальнейшие события этого удивительно нереального дня: на моих глазах, словно по мановению волшебной палочки, невозмутимо-отстраненный Гуру-Дэв перелился (более точного сравнения я не могу придумать) в моего старого знакомого - мистера Крэгстона.