Санин Евгений - Белый гонец

Глава третья

Лисий ход

1

Милуша внимательно посмотрела на Славку…

Поднять людей, привыкших жить в постоянной тревоге, Славке не составило особого труда. Узнав о набеге, они сами принялись передавать друг другу эту страшную весть и, захватывая самое ценное, выскакивать из землянок.

Три старухи, две женщины… десяток малышей от трех до семи лет.

С иконами, узелками…

Пока Славко возился с Тиуном, изо всех сил мешавшим привязать его так, чтобы ему же, глупому, самому удобнее было потом сорваться с ремня, к ним прибавилось еще несколько человек. И тоже с котомками, образами…

Не было только Милуши.

То ли все были уверены, что он первой предупредил ее, как свою вторую мать, то ли забыли о ней в суматохе.

Но, как ни крути, а звать Милушу должен был Славко.

Легко сказать – звать.

Проще было привязать Тиуна, чем идти к ней…

И даже уже не идти – бежать!

Дед Завид, судя по старческому покашливанию, спрятав в ближайшей роще коня, уже возвращался обратно.

Славко обвел глазами собравшихся людей и строго, на правах второго по старшинству, после деда Завида, человека, предупредив никому никуда не отходить, направился к знакомой землянке…

Милуша встретила его, как обычно, торопливым шепотом:

- Скорей заходи, а то все тепло выйдет!

Славко вздохнул и послушно затворил за собой маленькую плотную дверь.

С болью огляделся: как будто теперь это что-то изменит!

Жилище у кузнеца с Милушей – всей Осиновке на зависть.

Снаружи, вроде, землянка, а внутри – настоящий дом! Да что дом – терем! Полы не земляные, как у всех, а – деревянные. Печь не глинобитная, а из камня. Стены в волчьих и пардовых шкурах. Шкафчик-посудник, разукрашенный по бокам затейливой резьбой, весь заставлен посудой – сверху мелкой, а внизу – большой. А еще - стол на четырех коротких толстых ножках с подстольем; сделанная по городской моде перекидная скамья, которую легко превратить в кровать для гостя, хозяйские полати с подушкой, пуховиком, одеялом! И мало этого, на полу - огромная медвежья шкура!

Сидя на скамье, Милуша убаюкивала в люльке плачущего сына.

- Спи, сыночек, мама тут, - тихо напевала она. – А то половцы придут!

- Уже пришли…- чуть слышно прошептал Славко и осторожно окликнул: - Слышь, Милуша!

- Спи, мой милый, мама здесь, - не буди родную весь!.. – не отзываясь, продолжала та.

- Да ты что, сама уснула, что ли? – уже громко позвал Славко.

- Что? – вздрогнув, обернулась она, и столько тепла и мира было в ее огромных глазах, что не повернулся язык у Славки сказать ей сразу всю правду.

- Это… не принес я рыбу-то! - только и смог пробормотать он.

- Ничего, в другой раз принесешь! – певучим голосом отозвалась молодая женщина и с ласковым упреком обратилась к сыну: - Да что ж мне с тобой делать! Хочешь, одолень-траву дам?

Милуша сняла со стены висевший на гвоздике маленький кожаный мешочек и повесила на шею сына.

Малыш взял его в ручонки и, заигравшись, замолчал.

- Ну вот, слава Богу! – с облегчением вздохнула Милуша и перекрестилась на стоявшую в красном углу перед горящим глиняным светильником икону. – Ты только смотри, деду Завиду ничего не говори! Меня так прабабка учила, а она еще до крещения Руси жила!

- Да не скажу я! Милуш… - снова начал Славко.

- Да?

- Уходить надо скорей… собирайся!

- Куда?

Милуша внимательно посмотрела на Славку и сама прочла у него в глазах то, о чем он боялся сказать ей.

- Что - половцы?!

- Они… - словно был виноват в этом, опустил голову Славко.

- Неужто опять?!

- Да…

- Но ведь дед Завид сказал, что до осени их больше не будет!..

- Что он тебе, главный половецкий хан, чтобы знать все их планы?

- О, Господи! И что же нам теперь делать?

- Собираться! – помогая Милуше как можно теплее одеть сына, заторопил Славко. – И скорее, скорей! Наши, небось, уже все ушли. Это ведь… не обычный набег!

- А… какой? – испуганно взглянула на него Милуша.

Но у Славки уже не было времени объяснять ей всего. Он только помог Милуше собрать все необходимое в узелок, положить на верх икону и вместе с сыном, которого она крепко прижала к груди, чуть ли не вытолкнул из дома…

2

- Стой, ты куда? – только и успела крикнуть вслед Славке Милуша.

Они успели как раз вовремя.

Жители Осиновки уже потянулись вереницей к полю, за которым находился не раз и не два спасавший их лес.

Обычно они шли туда с надеждой, переждав беду, вскоре пойти обратно в свои разоренные дома.

Но сейчас уходили так, словно не чаяли вернуться живыми.

Милуша смотрела на них и ничего не могла понять.

Люди низко кланялись друг другу и прощались, словно и, правда, шли на верную смерть.

Две женщины громко отпускали друг другу прежние обиды и старые долги:

- Ту меру зерна, что ты у меня в долг по осени взяла, я тебе, так уж и быть, прощаю! – великодушно говорила одна, высокая, статная.

- И я тебе корзину брюквы, которую дала летом! – всхлипывая, отвечала болезненная и худая.

- А за то, что я тебе волосы, бывало, драла, прости!

- А ты меня – что я тебе однажды глаза чуть не выцарапала!

- Ох, и глупые мы были с тобой!

- Ох, глупые!

Милуша со страхом и удивлением послушала их и подалась ближе к деду Завиду.

Тот, замыкая шествие, рассказывал идущим рядом детям о самом злобном на свете звере - ласке. Он видывал его в Ростове Северском, откуда и пришел в эти места вместе с войском молодого тогда еще князя Владимира Мономаха.

- Сама – чуть поболе ладони, если не считать хвоста! Много ли ей для прокорма надо? – даже плюнув от негодования на землю, говорил он. - А как попадет в курятник, то не успокоится, покуда всем курам до единой головы не прокусит! Ничего живого после себя не оставляет! И откуда в ней только такая злость?

Заметив Славку, дед Завид оставил его быть замыкающим, а сам направился в голову вереницы - показывать путь.

- При чем тут ласка? Почему все прощаются? – недоумевая, спросила женщин Милуша. – И вообще, что случилось?

Худая, болезненная, с жалостью осмотрела ее, ребенка и сказала:

- Ой, милая! На нас ведь сейчас сам хан Белдуз идет!

- Ну и что? - продолжала недоумевать Милуша.

- А то, что после себя он в живых никого не оставляет! Ни старого, ни малого! Поэтому и прозвали его в народе ханом Лаской! – пояснила высокая, статная.

- Вот горе-то… - послышалось с другой стороны. – Последний раз сюда он лет семь назад, как наведывался! Тогда только те и спаслись, что в отлучке были. Да еще вон – Славко!

- Его матушка в печке спрятала! – шепнула Милуше худая женщина, и та крепче прижала к себе сына. - Если б их дом подожгли, и его бы, считай, не было!

- А матушка-то его - первой красавицей в округе была! – принялась причитать статная.