Санин Евгений - Иду на вы

Узлюк на этот раз даже не стал спорить с ним.

- Точно! Это русские! – уверенно согласился он. - Думают, что мы ушли, а тут – свои!

- На огонек, как у них говоритс-ся идут? Ну что ж-ж! – усмехнулся хан. – Встретим их на их ж-же земле, как гостей. Пус-сть привыкают!

Он быстро расставил своих воинов в полушаге друг от друга, и те, подняв луки, замерли в ожидании.

Славко ничего не мог понять.

Это что же, в Осиновке перестали верить ему и послали мальца, чтобы узнать, что тут и как?

Нет, - вскоре понял он, - вдали, на дороге появились не одна, а, по меньшей мере, с десяток фигур. Три взрослых: старик и две женщины, остальные – дети.

«Неужели сам дед Завид повел сюда наших?..»

Тоже нет - фигура старика была с двумя руками.

Шепча: «Уходите, да уходите же!», - Славко попытался знаками, незаметно для половцев предупредить их.

Да какое там!

Если половцы не видели его, находясь почти рядом, то, как люди могли разглядеть его издалека?

Он уже собрался, рискуя собой, выскочить на дорогу. Но идущие сами остановились и замерли, поняв свою оплошность.

Они хотели броситься в лес. Но было уже поздно.

Хан Белдуз махнул рукой, и половцы одновременно спустили стрелы с тетивы своих луков.

Славко только кулак от отчаяния успел закусить…

Словно рой смертельно жалящих ос, со страшным свистом, понесся навстречу заметавшимся и начавшим, один за другим, оседать и падать на землю, людям.

Пока остальные половцы перезаряжали свои луки, Узлюк успел выпустить три стрелы и каждый раз точно попадал в цель.

- Эх! – вслух сокрушался он. – Далеко стоят, чтобы я мог на одну стрелу сразу двоих нанизать!…

Через несколько мгновений все было кончено.

Хан сам съездил осмотреть убитых и, вернувшись к костру, довольно сказал:

- Вот теперь всё, как после нас-стоящего набега! Теперь мы с-спокойно можем дожидаться с-самого главного! Ес-сть рыбу и ж-ждать его!

«Значит, никого в живых не осталось!..»

Славко упал лицом на землю и принялся колотить ее своими беспомощными кулаками. Затем, нащупав рукоять сабли, хотел сам, один броситься на хана. Он был уверен, что нет на свете такой силы, будь перед ним, хоть сто половцев, которая смогла бы сейчас остановить его, столько в нем было гнева и ярости.

И все же такая сила нашлась.

И этой силой оказался… он сам.

Своим быстрым и тонким чутьем Славко вдруг понял, что сейчас не имеет права так рисковать собой.

Здесь явно происходило нечто такое, что касалось не только его веси и личных обид, но и, кажется, всей Руси.

Но – что?..

«Почему хан сказал, как после набега? Кого они ждут? Зачем? Что для них самое главное? - недоумевал Славко, и все новые вопросы, словно стрелы, сыпались на него… – Осиновку не тронули. Остальные веси – тоже. Обоз проехал, догонять не стали! Даже пленные им не нужны! Ничего не понимаю! Может, в Переяславле или Киеве произошло что? И если произошло – то, что же?..»

Глава четвертая

1

Мономах скрестил на груди руки и задумался…

А произошло вот что.

Тремя днями раньше, посоветовавшись со своим ближайшим окружением, переяславльский князь Владимим Мономах решил, наконец, поговорить с Великим князем Святополком о том, что не давало ему покоя последние годы. Да что последние годы – всю жизнь!

Он послал в Киев гонца, и тот, вернувшись, сказал, что Святополк, в самом хорошем расположении духа, готов, не медля, встретиться с Мономахом на берегу Долобского озера.

Зная переменчивый характер двоюродного брата, Мономах, не долго думая, объявил сборы, и в тот же день, в крытом возке на санных полозьях, отправился в путь.

Сразу за городом он разоблачился – снял парадные княжеские одежды и остался в простом овчинном полушубке и старенькой, отороченной парчой, шапке.

В санный возок сели трое. Сам Мономах. Его воевода Ратибор. И игумен с ящичком, в котором хранились принадлежности для письма и заготовки для печатей, скреплять грамоты.

Его друг детства, боярин Ставр Гордятич поехал верхом на могучем коне.

И правильно сделал. Им втроем тесновато было в небольшом возке, а сядь в него высокий, дородный Ставр, то ему одному места мало будет, остальным тогда - хоть наружу вылазь!

Пусть скачет, - улыбнулся, глядя на него, Мономах. Все равно силу некуда девать – не зря уже в народе богатырем зовут!

Одно плохо, больно охочь до беседы этот боярин. Не то, что Ратибор, который может молчать всю дорогу. Или игумен, что и сам молится и другим молиться или думать не мешает. А Ставру все кажется, что они забыли что-то, готовясь к важному разговору. Вот и приходится перекрикиваться через маленькое оконце, да утайкой, чтобы ни человек, ни ветер, ни сорока раньше времени не разнесли по миру то, из-за чего они с такой спешностью ехали к великому князю.

Мономах сам только недавно стал предпочитать езде верхом такой вот возок. А так, считай, – год за годом, десятки лет прожил в седле, дойдя до возраста, когда мужчина зовется уже не молодым человеком – а средовек. Хорошее время - и ум есть, и силы еще не остыли. Можно, конечно, и на коне. Но… в возке как-то уже приятнее...

Знал князь – шепчутся за его спиной враги-недруги, да всякие завистники: замок, мол, в Любече построил на манер немецких… зимний возок, дескать, сделал себе совсем, как они…

А почему бы и не построить? Отчего не завести? – удобно откинулся на спинку сидения Мономах. - Что зазорного в том, чтобы лучшему у чужеземцев учиться? Не худое же у них перенимать!

Ему вдруг вспомнилось, как отец однажды показывал ему письмо своей сестры, его тетки, к Ярославу Мудрому, которую тот выдал замуж за французского короля и без подписи которой не был действителен ни один их закон. Как она плакалась батюшке, что заслал ее в такую дыру, как Париж.

«Улицы здесь узкие, грязные, вонючие, помоями залитые, - жаловалась она. - Народ груб, неучен, не чета нашему. Даже читать-писать не умеют…»

- Княже! – подскакав, окликнул Ставр Гордятич.

- Ну что еще?.. - недовольно поморщился Мономах.

- Не надо было тебе все-таки уступать киевский стол Святополку! Ну что хорошего сделал он для Руси? Бросил в темницу послов половецких, чем всю Степь на нас, не готовых к войне с ними, поднял… Тебя на помощь позвал, да только и свою, и твою дружину на Стугне-реке бесславно положил… Как мы-то с тобой еще живы остались? Вся Русь тогда кровью умылась! А потом как правил? А-а!.. Что толку теперь говорить… Был бы ты сейчас Великим князем, только бы и оставалось, что отдать всем князьям приказ. А так… Поезжай теперь, упрашивай, доказывай, кланяйся. Было бы хоть кому!..

- Не забывайся! О Великом князе говоришь! – строго напомнил Мономах. – К тому же о моем брате!

- Хорошо! – виновато согласился боярин. – Но мнится мне, что великий князь не простит тебе последней обиды…