Неизвестно - Короткевич

— Она не понравится тебе. Некрасивая. Но такая тонкая натура, умница.

Та преподавательница привила Володе привычку покупать альбомы с кар­тинами художников, книги по изобразительному искусству и просто наборы открыток».

О характере контактов Нины Молевой с Короткевичем свидетельствуют четыре надписи писателя на своих книгах, подаренных своей прежней препо­давательнице: «Нине Михайловне — «Лазурь и золото дня» — ото всего-всего сердца. Владимир. 30.IX.61. Москва», «Дорогой Нине Михайловне Молевой на очень долгую добрую память. В. Короткевич. 15.Ш.69.», «Милой Нине Михайлов­не — за Нерль. В. Короткевич. 15.III.69», «Уважаемой Нине Молевой от — про­сто Владимира Короткевича. 1 июня 73 г.».

«Ото всего-всего сердца» — «дорогой» и «милой» — «уважаемой ». В этих словах вся эволюция отношения автора к адресату. «За лет восемь до смерти я видела его, — вспоминала Нина Молева. — Просто разговаривали. Он, кажется, уже был женат »...

Судьба героев этой истории сложилась по-разному. Муж Нины Молевой, художник и искусствовед Элий Белютин, в 1962 году выступил организатором зна­менитой выставки авангардистов в Манеже, которая вызвала бешеную реакцию Никиты Хрущева. 87-летний Белютин до сих пор живет в Москве. Он — автор 17 монографий по теории изобразительного искусства. Произведения художника Белютина находятся в фондах 44 музеев России, Франции, Италии, США, Кана­ды и других стран, в том числе в Третьяковской галерее, Санкт-Петербургском государственном музее и Центре Жоржа Помпиду в Париже.

Сама Нина Михайловна, которой 83 года, по-прежнему плодотворно рабо­тает, выпускает исследования и даже романы. В собственности пары находится уникальная коллекция западноевропейского искусства XV—XVII столетий. Кстати, некоторые произведения из нее Ирина Горева показывала в романе Андрею Гринкевичу.

Был ли неизбежностью такой финал взаимоотношений Короткевича и Моле­вой? Остановлюсь только на нескольких моментах, которые помогут понять мою позицию.

10 февраля 1960 года, когда Нина Молева была за границей, Владимир Короткевич написал пророческое стихотворение «Снягір»:

0 радзіма, мой светач цудоўны, адзіны,

Явар мой, мой агністы снягір на сасне,

Ледзь цябе не забыў я з чужою жанчынай,

Што ў душы не хацела і ведаць мяне.

Ёй былі непатрэбныя звялыя травы,

I, ад вераса горкі, вятрыскі павеў,

І твая некрыклівая гордая слава,

І твая перамога, і мукі твае.

(···).

I канец.

Сталі толькі маім успамінам:

Ласка шэрых вачэй, заінелая скронь,

Лес нахмураны, хвоя, лябяжы іней

I рука, што лягла на маю далонь.

I для шчасця, для сонечнай вечнай кароны

He хапіла мазка адзінага мне:

He хапіла радзімы, іскры чырвонай,

Снегіра на заснежанай сіняй сасне.

Между тем, Нине Молевой действительно были не очень интересны корот- кевичевская земля и белорусский язык. 21 декабря 1959 года Короткевич писал

Гальперину: «Я дам ей очень большую нежность. И я должен дать ей покой и возможность безмятежно работать. Потому что она — талант, большая умница и человек великой души» (БелДАМЛМ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 14. Л. 38—39).

Но парадокс в том, что для плодотворного писательского труда именно буду­щая жена Короткевича должна была дать ему спокойствие и возможность работать. Известно, что Валентина Никитина выучила из-за него белорусский язык. Именно она создала ему атмосферу духовного комфорта. Была ли способна на такие поступ­ки Нина Михайловна? Скорей всего, нет. Раньше или позже, для художника такие отношения стали бы неприемлемыми и в будущем могли привести к конфликтам.

Найти еще одну причину расставания нам поможет осмысление того, какое место занимает Нина Молева в творчестве Короткевича. В интервью, опубли­кованном в «Комсомольской правде», журналистка Ольга Антипович называет свою собеседницу (со ссылкой на друзей писателя) «роковой женщиной ». А вот цитата из романа «Леаніды не вернуцца да Зямлі»: «Я знаю, она не всегда хоро­шая. Измучила меня ... Год безумцем хожу, на последних нервах. Знаю — иногда изменчивая. Знаю — иногда играет со мной...» Приведенная выше переписка убеждает, что такую оценку можно распространить не только на романных геро­ев, но и на взаимоотношения Молевой и Короткевича.

Романы или документальные произведения о чувствах творцов и «роковых женщин» читаются или смотрятся на одном дыхании и всегда привлекают дра­матизмом, надрывом чувств. Но удивительная вещь: большинство людей, выхо­дя вечером из театра или закрывая книгу, возвращаются не к женщинам типа Кармен, а к Микаэле, ее антиподу, живой и естественной девушке. Отношения творцов с «роковыми женщинами» действительно активизируют их фантазию, вдохновляют на новые произведения. Но случается, и полностью опустошают.

Неужели образ Нины Молевой может быть нарисован только драматическими и темными красками? Конечно же нет! Именно она открыла Владимиру Корот- кевичу безграничный мир искусства и подняла его до уровня своего понимания многих художественных явлений. Но одновременно выявилось и ужасающее несо­впадение! Для Нины Михайловны искусство было миром и смыслом всего суще­ствования. Для Короткевича — только частью богатой и разнообразной жизни. Поэтому в определенный момент Владимир Семенович как писатель превзошел своего бывшего педагога и пошел дальше. Один — по просторам жизни.

Новелла. Нателла. Валентина

Как заметил читатель, в одном разделе представлены сразу три имени. Попробую пояснить свое решение. Взаимоотношения с этими женщинами имели место в 1960—1962 годах, когда Короткевич учился в Москве на Высших сценар­ных курсах. Сложность заключается в том, что во всех трех случаях мы имеем только один источник информации, что лишает возможности ее проверить.

Новелла. О первых двух героинях упоминает в своих мемуарах украинский писатель Николай Амельченко, также учившийся на курсах. Процитируем пер­вый отрывок: «Володя был влюблен не в красавиц. В женщинах его больше всего привлекали интеллект, тонкость чувств, необычайная духовность и, конечно же, настоящий талант. Как раз по этой причине мы дружили с одной талант­ливой поэтессой, девушкой-бардом, песнями которой восхищались, как и произ­ведениями известного, знаменитого Булата Окуджавы. Она часто приходила к нам — или ко мне, или к Володе в комнату — играла и пела. Короткевич тогда сидел около ее ног на полу, не сводил с нее влюбленных глаз и как-то сказал мне:

— А ты знаешь, я на ней женюсь. Ей-богу, женюсь.

У нее были два существенных недостатка — некрасивость и болезненность, из-за которой она не только не могла ездить в троллейбусе, летать в самолете, но даже находиться в поезде, потому что не выдерживал вестибулярный аппа­рат. Как-то я зашел на Высшие литературные курсы, где она училась. Занятия закончились, все шли домой. Она увидела меня и спросила: «Спешите ли Вы куда- нибудь?» Мне некуда было спешить, и мы пошли в общежитие вместе, конечно же, пешком. Хотя это и было весною, но солнце жгло неимоверно. Я, идя по тро­туару, старался, чтобы его лучи меньше попадали на нее. Вел Новеллу по зыбкой тени деревьев. Но через какое-то время она взяла меня под руку и подтолкнула в тень. Я удивился и сказал ей со смехом: