Сергей Маненков - Дѣти времени и другие рассказы из жизни рабочих

— Поживем — увидим, куда мы доѣдем; вы же поспѣвали, а зачѣм — не знали!..

— Как это не знали, молокосос!.. Тоже учить лѣзет!..

— Да так, — задорно продолжал Яшка, — многіе старики и теперь говорят, что земля то на трех китах держится. А по нашему, так вот она как вертится… Он поставил лѣвую ногу на правую, и на правом носкѣ, как волчок, перевернулся два раза; затѣм, топнув лѣвой ногой об пол, посмотрѣл помутившимися глазами на Егора, и, ударив в дно большого жестянаго чайника, точно в бубен, проговорил: видѣл?..

— Тфу, ты, пострѣл! — проворчал Егор, направляясь на другой конец кухни, гдѣ была его комната.

Кто-то крикнул: «куб поспѣл!»

Егор, нехотя, повернулся, подошел к кубу, и открыл клапан на крышѣ. Пар, с шумом и шипѣньем, вырывался из отверстія, скрываясь в огромном колпакѣ над кубом.

Рабочіе, спѣша, толкаясь, и, ругаясь, становились в очередь, подходя к крану и наполняя свои чайники и кувшины.

В кухнѣ стояло нѣсколько длинных столов, с такими же длинными скамейками; за нѣкоторыми столами, группами по два, три и четыре человѣка, сидѣли рабочіе и пили чай. От одного стола встал молодой человѣк. Он был средняго роста, с красиво закрученными темнорыжими усами, круглым лицом и сѣрыми проницательными, умными глазами. Назывался он Семен Матвѣев Аверьянов. Компаніон его по чаепитію был молодой человѣк с безусым лицом и свѣтлыми, точно льняными волосами, тоже круглолицый, с задорно вздернутым кверху носом, с ямочками на щеках и подбородкѣ. Это был веселый парень. Он так заразительно мог смѣятьея, а лицо его во время смѣха было такое веселое и емѣдіное, с совершенно как-бы защуренными глазами, что казалось, что у него смѣется все в отдѣльности: смѣялся нос, задранный кверху, смѣялись ямочки на щеках и подбородкѣ и сам подбородок, смѣялись свѣтло-голубые глаза, открывающіеся до нормальнаго положенія, только во время передышки, когда он набирал воздух, чтобы снова разразиться, всѣх заражающим смѣхом. Назывался он Тихоном Ивановичем Рогулиным. Они называли друг друга по фамиліи.

— Так захватить все, г. Рогулин, — обратился к нему Аверьянов, закуривая папироску.

Это относилось к чанной посудѣ, которую они приносили каждый раз из спальни.

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство! — улыбаясь, отвѣтил Рогулин, наливая себѣ еще стакан чаю.

Аверьянов затянулся папиросой, выпустил большой клуб дыма, из котораго выдѣлилось маленькое колечко. Он, слѣдя за его полетом, не спѣша, подыскивал мѣткое выраженіе или пословицу, и найдя проговорил:

— Пусть мясники гордятся этими чинами, а мы уж проживем рабами.

— Какіе мясники? — спросил Рогулин, и в его глазах забѣгали веселые огоньки его заразительнаго емѣха. Он знал, что Аверьянов мог порой мѣтко шутить и острить.

— Да тѣ, которые учатся людей убивать, которым и принадлежит в больпшнствѣ случаев эти чины и титулы, — отвѣтил Аверьянов.

— Так значит, они есть. Их Мясное Превосходительство! — воскликнул Рогулин. Его глаза закрылись, лицо уморительно сморщилось от смѣха, блюдце выскользнуло из рук, чай разлился по столу, а сам он повалился на стол от смѣха, говоря прерывающимся голосом:

— Уморушки!.. Их Мясное Превосходительство!.. Ох!.. Умру!.. Уморил… Вот бы, вот бы им. — опять принимая сидячее положеніе, пробовал он говорить, положительно задыхаясь от смѣха. Он уже вообразил разныя комическія и смѣшныя сцены и никак не мог успокоиться.

Аверьянов усмѣхнулся, посмотрѣл на него снисходительно, как на школьника и повторил:

— Так ты захвати все, — и вышел из кухни.

— Захвачу, — проговорил ему вслѣд Рогулин. Аверьянов пошел в спальню. Он помѣщался в

нижнем этажѣ. Спальня представляла из себя род солдатской казармы: три ряда сплошных нар тянулись во всю длину помѣщенія. Нары были двойныя, раздѣленныя посрединѣ двумя сколоченными досками, вродѣ конька деревенской крыши. То было изголовье. на котором лежали кое-гдѣ подушки, засаленный и ласнящіяся от грязи, гдѣ просто мѣшки, наполненные разным хламом, на иных же лежали прямо кучи тряпья. Спали они головами вмѣстѣ, получалось два ряда голов, а ногами к проходам, Под окнами стояли разные ящики, на подобіе столов, с крышками, оторванными от тѣх-же ящиков и прибитыми к какому-либо обрубку дерева. Такая же мебель была и для сидѣнья: обрубки дерева, ящики и самодѣльные козелки на подобіе скамеек.

На столах (если их можно назвать столами) видны были слѣды прежних употребленій пищи. Щели этих столов обильно были наполнены жирной грязью, в которой невозмутимо проживало царство бѣлых червячков, в изобиліи получая пищу в видѣ крошек хлѣба и разливаемых жидкостей. Но они были вѣжливы, или же боялись дневного свѣта, и только изрѣдка показывались на поверхность, да и не было нужды. Случалось, кто либо не преднамѣренно между разговором ковырнул спичкой в такой щели, то поднималась отвратитеьная вонь и показывались щелинные обитатели, а ему замѣчали:

— Ну, что ты дѣлаешь? Перестань!..

И он переставал. Щелинное царство успокаивалось, входя в обычную колею.

Теперь за этими столами сидѣли группами рабочіе, пришедшіе от обѣдни, и пили чай, угощаясь разной снѣдью; другіе же, которые не ходили в церковь. уже отпили и играли гдѣ в карты, в фильку, гдѣ в шашки, а остальные сидѣли или стояли группами, разговаривая на разныя темы.

Аверьянов, войдя в спальню, не спѣша шел по проходу, порой останавливаясь около той или другой группы, затѣм, не найдя ничего для себя интересного, пошел к своему мѣсту спанья, выдвинул из под наю черный дорожный саквояж, открыл его. Саквояж был полон книг и брошюрок, Он стал перебирать книги, порой задумываясь над заглавіем или любуясь им, перелистывал страницу, другую, пробѣгал глазами, закрывал, клал и брал другую. Вот знакомый Некрасов Аверьянов посмотрѣл на факсимилэ, на фотографію понта, перевернул нѣсколько листов, прпсѣл на корточки около саквояжа, и незамѣтно углубился в чтеніе. Прочитав несколько листов, он тряхнул головой, точно соглашаясь с чѣм-то. Потом, закрыв книгу, положил ее на нары и стал закрывать саквояж. Но тут, немного гграенѣя, подошел Яшка, говоря:

— Семен Матвѣич, дайте почитать еще какую-нибудь кннжечку!

— Да у меня, кажется, ничего нѣт подходящаго-то для тебя. А ту ты прочитал? — б свою очередь спросил ііверьянов.

— Ну, да, прочитал, — отвѣтил Яша.

— А понял ли что-нибудь?

— Все понял, — отвѣтил самоувѣренно Яшка.

— А ну, разскажи, как ты понял, — улыбаясь задал вопрос Аверьянов.

Он дал ему маленькій разсказ из деревенской жизни (Семенова). Там говорилось, как один деревенски парень, добрый, старательный и умный, но только бѣдный, полюбил одну дѣвушку из зажиточной семьи другой деревни. Однажды он возвращался со свиданья со своей возлюбленной, и нашел в полѣ цѣ~ лую штуку ситцу. Он уже мечтал, как он подарит ее своей возлюбленной, и вдруг услыхал бѣшенную скачку и крик. Инстинктивно он спрятался за кочки в близ лежащем болотѣ. Его все-таки увидѣли, схватили. То были крестьяне из его села. Ситец этот был украден ворами у сельскаго старосты. Одну штуку ситца воры по дорогѣ потеряли. Спрашивают: гдѣ был? Куда идешь? Он не хотѣл сказать, не хотѣл надѣлать стыда своей возлюбленной. Его связали, избили и отправили в волость судить.