Неизвестно - Начальник

И когда его опасения оказались пустыми, когда он легко получил себе номер, хотя бы и в этой, удаленной гостинице (ходить по центральным он даже не ду­мал!), начальник развеселился и почувствовал себя счастливым.

«Могли бы быть огорчения, а вот ведь — не ста­ли!» — означало его счастливое настроение.

Положив чемодан, он спустился обратно.

Он заказал в столовой обед и, пока его несли, пошел в парикмахерскую бриться. В парикмахерской он занял очередь и, покуда оставалось время, пошел звонить по телефону в Комитет. Когда позвонил, по­дошла его очередь. Он побрился и вернулся в столо­вую. Горячий суп стоял для него на столе.

Довольный от такой удачи (он всегда удивлялся, как много успевают делать люди в промежутке между заботой о своем существовании), начальник снова развернул газету. «Сочинители, которых надо унять», — было по-прежнему написано на странице.

«Ласковый враг», — называлась другая статья. «Что это за враг такой, честное слово? Где такие бе­рутся враги? Мне бы, что ли, такого», — подумал начальник, припомнив угрюмого Жору Крёкшина. И опять у него защемило: «Ну зачем, зачем он меня не любит? Лучше бы я его не любил, я бы ему этого не показывал, а не любил бы себе, да и только».

Эти статьи он слегка просмотрел, но читать их подробно не стал. Разделение труда, считал началь­ник. Нужно каждому делать свое дело, и тот, у кото­рого дело — политика, тот должен делать его и в нем ежедневно разбираться.

«Дело — лучший отдых», — прочел начальник на третьей странице. Эту статью он прочитал до конца. И сказал себе: «Верно. Вот это про нас».

Потом он доел два биточка, компот и поехал по делам в Комитет.

Все-таки он был необыкновенный человек, началь­ник. Он все время находился в состоянии душевных движений, в какое мы входим обычно только тогда, когда выпиваем с друзьями.

Побывать в Комитете было ему интересно. Го­ворили, что там все работают гораздо проворней. Там и порядок продуман такой, чтобы работали быстро и четко.

Указание было заводу выгодно, поэтому письмо задержалось присылкой. Начальник нашел его, с нуж­ными визами, но на нем еще не было одной, главной подписи, а без подписи указание не имело хорошего смысла, даже наоборот: потому что заместитель на­чальника этого указания не поддержал и мог очень просто переуказать ему навстречу.

Письмо начальнику не выдали на руки, но срочно выслали с курьерами через улицу, где помещалась нужная подпись. На подпись подносит письмо рефе­рент, и пока начальник перешел через улицу, получил снова пропуск, поднимался на лифте, референт взял письмо, тут же быстро прочел и отправил обратно — для дополнительных реферативных разъяснений.

Уж вот как быстро он работал, он не мог у себя задержать документ (он тогда оказался бы бюрократ своего дела), а над документом надо было подумать.

На этом и день был сегодня закончен. Начальник уехал обратно в свой номер.

У него был номер на одного, с ванной и уборной и с телефоном.

Уж как он ходил по нему, он заперся и никуда не выглядывал полный вечер. Он пел, звонил куда при­дется по телефону, три раза принял ванну, валялся на кровати. Он посидел возле каждого окна, посмотрел. Голый походил по квартире, нагляделся на себя, на такого, в зеркало. Посидел за столом. Что-то там почитал.

Он объелся одиночеством с непривычки.

9. НЕРАЗВРАЩЕНЕЦ

Наутро он снова пошел к референту.

И опять повторилось такое же, как вчера. Так быстро работал этот самый референт, что опять успел сделать какое-то замечание и услать письмо назад до прихода начальника.

Начальник стоял перед ним со своими бумагами и уже не любил его, этого референта.

«И как мне не страшно его не любить? Он же чувствует, поди, как и я у себя, про Жору Крёкшина, — а мне не страшно», — удивился начальник.

Рассеянно глядя, как начальник подравнивает бу­маги, референт вдруг приподнялся, принял их от него, достал, изогнувшись, из кармана две скрепки и скре­пил ему письма по листам меж собой.

Так невыносимо ему было видеть нескрепленные, простоволосые документы.

— Ну, а что же теперь? — не удержался и спро­сил его начальник, хотя было ясно, что надо делать теперь: а опять подождать.

Референт поглядел на начальника умными глаза­ми и задумчиво, грустно смолчал перед ним.

«У одних от неправды обида, у других сразу злость, у меня начинается интерес, а что же у него? — думал начальник о референте. — Нет, не знаю, у него не видать. Вот еще посмотрю: нет, опять ничего».

А может быть, у референта от неправды отросла небольшая привычка, как мозоль между пальцев от державки пера.

Начальник побежал и разыскал знакомого, кото­рый работал в этом же здании. Тот как-то взял доку­мент на себя и отдал его референту безо всякой рас­писки.

И тогда референт обрадовался, стал веселее и просил прийти окончательно завтра: у него будет вре­мя сегодня подумать.

«Вот как просто! Ему не давали подумать из-за порядка, уж очень он быстро приучен работать, — понял начальник, возвращаясь к себе. — Дело все в том, как тебя направляют!»

В номере было тихо, шумная жизнь обтекала его с двух сторон, по двум улицам.

Как это можно, это совершенно невыносимо: в комнате стоит телефон и никогда не звонит. Хоть бы кто по ошибке набрал этот номер. Разве так не может быть? Вполне может быть. Но не набирает.

Меховая шапка начальника лежит на шкафу, при­таившись, как кот.

Стоит начальнику тихо пожить и не выйти на улицу день или два, а где-нибудь что-нибудь может случиться, в чем он мог очень просто бы быть соучаст­ником.

Он вскочил разом на ноги, бросился в маленькую комнатку, задвигался там и вдруг излил из себя гро­мадное количество воды.

Потом он оделся и вышел на улицу.

По тихой улице гуляли старухи с собаками, и ак­куратные, как люди, собаки садились, если нужно, над сточными люками.

На углу, против парикмахерской «Мать и дитя», то и дело свистел милиционер возле перехода. Свисток у него был плохой, почти без государственного рас­ката, и многие не оборачивались, будто он свистел не от милиции, а лично от себя.

— Не ленитесь пройти до перехода! Лень... не украшает... Нашу молодежь не украшает ее лень! — кричал он в свой рупор.

Он всех направлял, разных сложных людей, на­правлял грубовато, но верно.

«Вот и я, видно так, — вдруг подумал начальник, — хоть я понимаю про сложность людей, все же я при своем понимании верю, что можно этих сложных лю­дей направлять по куда более грубой системе, которая многого из сложности их не учтет — и это не только не будет обидным, но даже окажется верным в итоге, даже позволит человечеству развивать свою жизнь — и даже, может, развивать в лучшую сторону».

Начальник немного стыдился, что позволил так себе думать, так не полагается думать, он знал; так, наверно, не прогрессивно.