Бьернстьерне Бьернсон - Свыше наших сил (1 часть - 1883, 2 часть

Ханна.Церковь?

Клара.Да, но не ту, которая у нас теперь. Прежняя, говорят, стояла много дальше.

Ханна.Вероятно, поэтому новую церковь и построили здесь, внутри садовой ограды?

Клара.Да. Знаешь, когда летом окна церкви открыты, я могу лежа здесь, слышать, как Адольф поет перед алтарем, то есть, понимаешь, тогда открыта и эта дверь, и дверь в гостиную, и, конечно, окна в гостиной тоже тогда открыты. Он так хорошо поет! Когда обе двери открыты, я отлично вижу отсюда нашу церковь. Подойди сюда. Посмотри, ведь моя кровать именно для этого так и поставлена.

Ханна(подходя к кровати). Дорогая Клара! Как мне тяжело видеть тебя в таком состоянии!

Клара.Ханна!

Ханна.Почему ты мне не писала?

Клара.Во-первых, Америка чересчур далеко от нас, а, во-вторых... Ну, об этом в другой раз...

Ханна.Я вчера не поняла твоего ответа на мой вопрос о докторе.

Клара.Адольф был в комнате, и я не хотела отвечать. Никакого доктора у нас нет.

Ханна.У вас нет доктора?

Клара.Ну да! Он приходил несколько раз. Но он живет очень далеко от нас. И вообще это ни к чему. Когда я пролежала целый месяц без сна.

Ханна.Целый месяц без сна? Но это же невозможно!

Клара.Даже больше — месяца полтора. Но доктор тут не помог бы, я ведь знаю. Когда мой муж спросил доктора, что со мной, тот назвал мою болезнь каким-то длинным уродливым словом. Адольф мне, впрочем не сказал, как именно. Я так и не узнала. Но с тех пор мы больше за доктором не посылали.

Ханна.А можно ли тебе так много говорить?

Клара.Да я же по целым дням вовсе не говорю. Зато иной раз говорю без умолку. Не беспокойся. Мне можно. Скоро уже Адольф придет со своей утренней прогулки. И принесет мне цветов.

Ханна.А разве я не могу нарвать цветов, если тебе хочется, чтобы здесь были цветы?

Клара.Нет. Есть цветы, которых я терпеть не могу. А он знает. Ханна, ты ведь еще не рассказала, как ты встретила моих детей на пароходе. Знаешь, мне ужасно хочется поскорее услышать все, все подробности этой встречи!

Ханна.Вчера было не до того.

Клара.Да, да! И вы все были такие усталые. Поду­май только: дети еще спят! С семи до семи! Вот что значит юность!

Ханна.Да, им это необходимо. А я вообще сплю очень мало — всего несколько часов. Сейчас я не испытываю никакой усталости.

Клара.Нет, это другое. Знаешь, все, кто весной, во время белых ночей, приезжает к нам, на север, испытывают нервное возбуждение, страдают бессонницей... Но скажи мне: правда, дети славные?

Ханна.Да, такие наивные и милые. Но они не похожи ни на тебя, ни на Санга; вот разве только глаза. Это я сразу заметила.

Клара.Ну, рассказывай, рассказывай все!

Ханна.Если бы они были похожи на тебя или на Санга, я сразу узнала бы их. Правда, я ведь и вас обоих видела только молодыми. Я обратила внимание на них, когда они появились на палубе, и потом следила за ними, хотя они ехали в другом классе.

Клара.У них не было средств на лучшее, бедненькие!

Ханна.Да... я не узнала их. Однажды утром я была в каюте. Дети ходили мимо меня на палубе: им хотелось согреться. Каждый раз, как они проходили мимо, я обращала внимание на их глаза: такие знакомые глаза! Вдруг какие-то морские птицы пролетели очень близко и пронзительно закричали. Ракел испугалась и стала отмахиваться, сильно вытянув руки. Этот жест я сразу узнала, и глаза — у нее ведь глаза Санга.

Клара.И ты сразу же подошла к ним?

Ханна.Конечно! Я подошла и спросила: ваша фамилия — Санг? Отвечать им не пришлось. Теперь уж я была уверена, что это — они. Я — тетя Ханна из Америки, — сказала я. Ну и все мы расплакались.

(Обе сестры плачут.)

Клара.Ракел написала тебе и просила приехать ко мне? Ведь правда?

Ханна.Да! И за это я буду вечно благодарна ей! Какая она у тебя милая! Я сразу же увела их в первый класс; ее укутала в большую шаль, чтобы она согрелась, а ему дала плед.

Клара.Милая моя Ханна!

Ханна.Но ты слушай дальше. В заливе дул свежий ветер. Мы плыли под скалой, голой и мрачной. Множество чаек кружилось над нами с громкими криками. Было так холодно. Мы прошли много миль и не видели на берегах ничего, кроме голых гор, скал и убогих домишек. Вот он, наш север! — подумала я. — Здесь выросли эти бедные замерзающие дети. Да... Я никогда не забуду этой минуты. Ужасно!

Клара.Да нет же! Вовсе не ужасно!

Ханна.Ах, Клара! И ты вот лежишь больная! Помнишь, какой ты была тонкой, какой веселой и беззаботной?

Клара.Да, да! Но об этом после. Я никак не могу найти слов, чтобы объяснить и рассказать тебе все. Ах, боже мой!

Ханна.Но почему же ты все-таки не обратилась ко мне? Ты же знаешь, что я имею средства... Я могла бы помочь тебе, не допустить, чтобы ты... чтобы... ты так переутомилась.

Почему ты не написала правды? Ты все скрывала от меня. Ракел первая написала правду.

Клара.Да, да, конечно. Иначе и не могло быть.

Ханна.Но почему?

Клара.Если бы я тебе написала правду, вы все бросились бы помогать мне. А я не хочу, чтобы мне помогали. Мне невозможно помочь.

Ханна.Но... значит ты притворяешься перед

Клара.Конечно... я все время притворялась... и пе­ред всеми. А что мне оставалось делать?

Ханна.Ничего не понимаю. Все это как-то странно!

Клара.Ханна! Ты вот сказала «переутомление»... Ты сказала, что могла бы не допустить этого, помочь мне. А скажи, способен ли человек в состоянии изнеможения просить о помощи или оказывать сопротивление?

Ханна.Но ведь это случилось не сразу?

Клара.Ах, ты сама не знаешь, что ты говоришь!

Ханна.Так объясни мне, если можешь.

Клара.Нет. Так сразу я не могу... Но после, может быть, объясню.

Ханна.Начнем вот с чего: ведь ты не разделяла прежде его веры? Может быть, в этом причина?

Клара.Ах, это длинная история. Суть совсем не в том. У нас ведь разные натуры... но и не в этом суть. Будь бы Санг таким, как другие люди, — ну, возмущался бы, старался бы проявить власть, — тогда, может быть... Но еще задолго до того, как мы с ним познакомились, вся его сила, — а сила у него есть, в этом ты можешь мне поверить, — вся его сила была отдана его делу. Затем она превратилась в любовь, в самопожертвование. Нельзя себе представить ничего более прекрасного! Знаешь! В этом доме я не слышала ни одного грубого слова. Здесь ни разу не произошло ни одной так называемой «сцены». А ведь уже скоро двадцать пять лет как я замужем. Он всегда светится праздничной радостью. У него ведь все дни в году — праздник.