передний - o 496d70464d44c373

там никого нет. Что там давно никого не было – никаких следов на снегу, а

они должны были остаться.

Я почему-то уже знал это. Меня привезли из Москвы. Со мной что-то в

Москве приключилось.

Еще забавная деталь. Я четко вспомнил, что в лесу вокруг меня тоже не

оказалось следов. И новый снег давно не выпадал. Но не мог же я там

несколько дней пролежать. И не могли же меня туда зашвырнуть.

Своей предупредительностью Коля вызвал у меня только подозрение.

Что нужно такому крепкому, грубому парню от мальчика слабого и

женоподобного? Почему-то ответ на этот вопрос до сих пор не перестает

меня удивлять.

Коля растопил баню, объяснив это тем, что мне обязательно нужно

согреться. Все мои попытки отказаться привели к неудаче. Даже апелляция

к буржуазности, мол, баня – это для крестьян, а я предпочитаю ванну с

пеной и ароматическими добавками. По-моему, этим я его только

раззадорил.

4

Я не люблю быть обнаженным в присутствии недорогих мне людей. Коля

относился именно к ним. Я не люблю пот как таковой. Ему все это чуждо. Я

предполагаю, ему доставило удовольствие в очередной раз покрасоваться

своими мускулами и красивой фигурой. А мне было не до красоты после

пережитого. И уж тем более не до секса.

Коля попросил отлупить его березовым веником. Сначала лежал на

животе, видимо очень гордясь еще и своим волосатым задом, а когда

перевернулся на спину, член у него уже вовсю стоял.

– Либидо свое прикрой, - сказал я. – Ведь веником задену.

– Веришь ли, – ответил он с бесстыдством достойным портовой шлюхи, –

я не хочу его трогать, я хочу, чтобы кто-то другой им занялся.

«Кто бы это?» – подумалось мне. И это дурацкое чувство благодарности.

Ведь я понимал, что иным образом не смогу отблагодарить его за

спасение. А быть обязанным Коле не хотелось, и надежды на

бескорыстный поступок тоже не было. Мое воспитание повернулось ко мне

целлюлитным боком.

Вновь почувствовав член во рту, я тут же завелся. А когда на язык попала

капля смазки, меня уже нельзя было остановить. Уверен, что Коля не

пожалел.

Что мы имеем? Десять лет минетов. У меня неудобная система

ценностей, которую я, однако, не хочу совершенствовать. Вернее не хочу

продешевиться. Чтобы меня кто-то трахал, я могу позволить только

действительно любимому мужчине. Это и больно (принимать боль легче от

любимых), и слишком интимно. А минет – совершенно другое дело. Я уже

давно отдаю себе отчет в том, что во время минета убиваю двух зайцев

разом: получаю удовольствие и выражаю свое бескрайнее презрение. Ты

вот стонешь себе, закрыл глаза, весь мой и даже не подозреваешь, что

такого грандиозного отсоса у тебя больше в жизни не будет. Мужчины

думают, что я у них сосу, потому что не могу пропустить такой

необыкновенный член, а я тем временем только пытаюсь совладать с

собственной похотью.

Десять лет минетов – всего лишь следствие того, что у меня нет и

никогда не было любимого человека.

Коля обильно кончил мне в рот, а я почему-то представил, как он сидит в

одиночестве на даче, дрочит и смотрит по видаку порнушку. Рядом его

5

верное ружье от зимних грабителей.

– Почему ты на даче? Почему не в Москве? – спросил я, и это было не

романтично, чего, скорее всего, ожидал Коля после сближения.

– С родителями поссорился. Они выгнали меня из дома, сказали, что

пока я не найду себе отдельного жилья, буду ночевать на даче.

– Как строго. Но ты ведь уже взрослый мальчик, пора бы и остепениться.

Жить отдельно от родителей всегда приятно.

– Давай не будем, о’кей? Ты первый парень, с которым у меня это

случилось.

– Что «это»?

– Ну, я имею в виду, что раньше трахался только с девчонками.

«Есть в этом что-то от пионерских лагерей», – решил я про себя.

– Мы с тобой не трахались, Коля.

– Ну, ты понял, о чем я.

– Понял. Не волнуйся, мужчины часто на меня ведутся, наверно, потому

что я очень похож на девочку. А всем хочется новых, неизведанных

ощущений. С тобой все в порядке.

– А я и не волнуюсь, наоборот, было очень приятно.

Еще бы тебе не было приятно.

* * *

Дневник Нелли.

Вырванные страницы:

26 июля.

Это моя первая запись и первый опыт в ведении дневника. Я решила

вести дневник, потому что ни с кем не обсуждаю свою личную жизнь. Меня

так воспитали. Наверное, я и буду писать только о своем воспитании. Это

единственная тема, которая меня, действительно, раздражает, которая

является причиной всех моих бед и постоянно притягивает мое внимание.

Меня зовут Нелли. Сегодня день рождения моего отца – ему

исполнилось 47 лет. Сегодня я не поступила в институт, и на получении

высшего образования можно ставить жирный крест. Мне не хватит

терпения и усидчивости, чтобы поступать в следующем году. Я живу в

6

квартире, которую снимаю вместе со своими приятелями по поступлению

(они все прошли), вернее, снимаю только одну комнату, потому что это

коммуналка. Меня здесь никто не любит, но мне плевать. Я больше

никогда не вернусь к своему отцу.

Вся моя жизнь – это борьба с отцом. Я с ним борюсь – он этого не

замечает. Я его люблю – он об этом просто не думает. Я пытаюсь

заслужить его внимание – он и в этом меня игнорирует. Последней каплей

стал наш разговор после того, как я сообщила о своем желании поступать

в МАРХИ. Он откровенно признался, что не верит в мои силы. Сказал, что

наперед уверен в неудаче. Он несколько раз повторил, что я неудачница,

что я – отброс общества, что если бы я была смелой – мне стоило еще в

десять лет покончить жизнь самоубийством.

Я часто думаю, какого это услышать подобное от единственного

человека, которого ты любишь. И вдобавок понимать, что он не желает

тебе зла. Что он вообще тебе ничего не желает. Отец говорил мне те

гадости совершенно спокойно, потому что он был честен. Он такой. Он

верит во что-то свое. Он не верит в человеческие отношения, вся «поэзия»

для него пустой звук. Мои попытки заслужить его любовь для него

странны. Он не знает, что такое любовь. Для отца существует только его

дело, о котором я совершенно ничего не знаю, кроме того, что оно как-то

связано с наукой и психологией. Это что-то вроде религии для отца.

Я слушала его тогда и даже не могла заплакать. Он как-то определил,

что я – ничтожество, что я не оставлю никакого заметного следа в истории

и в жизни вообще. И он мне в этом честно признался, как будто я была в

силах разделить удивительную простоту и очарование этого открытия.

Папа признался дочке в том, что она «пустое место». Славно.

И то ли это теперь довлеет надо мной, то ли это сила самовнушения, то