передний - o 496d70464d44c373

ног, брал в рот мошонку или засовывал ему в задницу мокрые от слюны

пальцы. Я все правильно понял.

– Не останавливайся, может быть, я все-таки кончу, – Ваня остервенело

мастурбировал, пока я лизал его ягодицы.

– У меня другие планы. Иди-ка сюда.

Я подвел голого, но уже начисто забывшего об этом Ваню к письменному

столу. Сказал чтобы он лег на него спиной и раздвинул ноги. Кошка в

страхе бежала.

Я впервые в жизни трахал мужчину. В этом было что-то особенно

извращенное – миловидный юноша, привыкший к пассивной роли, пялил

большого волосатого мужика, даже стонавшего по-женски.

– Да, да, еще, я сейчас кончу!.. – простонал Ваня.

– Смотри.

За моей спиной стоял шкаф с зеркалом в одной из створок. Ваня

посмотрел в ту сторону и увидел свои ступни у меня на плечах, свои

похабно раздвинутые ноги. Он тоже впервые видел, как его имеют.

*

Вслед за сексом часто приходит отчуждение. Ты слишком открываешься,

слишком многое себе позволяешь, чтобы после секса не видеть в

партнере опасность. Естественно, в случайном партнере. Если даже в

разговорах я не позволяю себе сказать лишнее, то есть что-то,

касающееся лично меня и моей внутренней жизни, а не очередное общее

место, что же говорить о сексе, изначально подразумевающем под собой

физическую исповедь? А быть закрытым во время полового акта я не умею

– лучше уж вообще избегать сближения.

Однако доверие, которое вызвал Ваня, не ушло и после того, как я

отдышался и заново начал себя контролировать. Он был человеком

благодарным. Пережив со мной неожиданное удовольствие, Ваня, хотя и

96

не был в меня влюблен, все же испытывал благодарность за подаренную

свободу. При чем это не имело никакого отношения к моей

проблематичной благодарности за оказанную сторонними людьми помощь,

в сущности своей абсолютно неискреннюю. Большинство людей устроено

очень странно – искренность из них плоскогубцами не вырвешь, но вот

лицемерное чувство долга они испытывают с поводом и без повода.

Чувство долга у большинства в крови, оно нам дается с родительским

воспитанием, которое в свою очередь строится на расчете, что дети будут

всю жизнь обязаны своим родителям и так же будут возиться с ними,

повзрослев. Предполагается, что такие намерения идут от чистого сердца,

от любви. Однако стоит покопаться, и все искреннее оказывается

построено на долженствовании, что пошло, мерзко и, к сожалению, давно

заведено. Когда меня, например, спас от смерти Коля, я на самом деле не

почувствовал к нему благодарности, я только знал, что должен был как-то

его отблагодарить и цинично отделался минетом. Глупо было бы

предполагать, что оральный секс для меня сродни альтруизму. Я банально

избавлялся от навязанного мне чувства долга, и не Колей навязанного, но

мной самим же. И не побоюсь утверждать, что все человечество за

исключением, наверно, двух-трех великих личностей – дерьмецо не чище.

Правда, бывают случаи, когда даже самых прожженных циников можно

заставить быть искренними. Так, иногда всеми пинаемые, игнорируемые и

презираемые люди переживают приступы любви к тем, кто всего лишь

обратил на них внимание, словом или поступком дал им вновь

почувствовать себя нормальными. Это эффект неожиданности, когда ты

вроде бы ставишь на себе крест, а кто-то переворачивает все твои

представления о том или ином предмете.

Нечто подобное я наблюдал как раз на примере Вани. Он оказался в

нетипичной, неожиданной ситуации и спонтанно отреагировал на

оказанное мной внимание благодарностью. К тому же он был достаточно

инфантилен, чтобы сделать это с простотой. Именно так в дальнейшем я

объяснил себе причину, по которой рассказал Ване то, что до него никому

рассказать не мог.

Наверное, именно острота ощущений во время секса с Ваней и

97

напомнила ту сцену из прошлого, оказавшую на меня столь пагубное

влияние. Никогда с тех пор я не уважал и не ценил себя, никогда не верил

в окружающих. Произошло неожиданное столкновение со

вседозволенностью, которая по мнению глупцов наделяет человека силой

и могуществом, а на самом деле только подводит его к черте, за которой

ничего нет.

– Тебе понравилось? – осторожно спросил Ваня, когда мы вновь

забрались под одеяло, и наивность этого вопроса заставила меня

хихикнуть.

– Мне было очень приятно. Ты не поверишь, но до тебя мне так приятно

ни с кем не было.

– Да ладно, ты так говоришь, чтобы угодить.

– Но тебе же в радость.

– Не стоило только ради этого.

– Я говорю правду, но попытайся понять такую вещь, я не люблю секс, он

у меня ассоциируется с собственным ничтожеством. Я трахаюсь и осознаю

свою слабость.

– Ну и не трахайся в таком случае.

– И рад бы, только не забывай о похоти. Она-то и есть слабость, а

контролировать ее или хотя бы превращать во что-нибудь другое

научились очень немногие.

– Кто, например?

Мы лежали обнявшись. Я положил голову Ване на грудь, а он время от

времени, как будто успокаивая, чмокал меня в затылок.

– Витгенштейн, например.

– Кто-кто?

– Философ один. Неважно. Его, кстати, тоже тянуло к мужчинам, и он

тоже считал это мучительным пороком. Но ему хватило сил преобразовать

свою похоть в нечто большее. Некоторые считают, что, сублимировав тягу

к мужчинам, он и стал великим мыслителем.

– Сублимировав?

– Ну да, преобразовав низменное в нечто высокое, это психологический

термин. Видишь, разницу? Он не подавил свою похоть, а преобразовал ее,

то есть не просто задвинул подальше, а нейтрализовал и стимулировал

таким образом мыслительные функции.

98

– То есть ты утверждаешь, что стать гением можно «нейтрализовав»

похоть?

– Видимо, надо изначально быть гением, чтобы совершить нечто

подобное.

– А твоя проблема в чем? Ты ведь не гений. Расслабься и получай

удовольствие.

– Ба! Какая мысль! Что бы я без тебя делал, Ваня? Ты просто возродил

мою веру в жизнь.

– Не издевайся.

– Наверное, у меня есть веская причина не мыслить просто.

– И в чем же она?

– Об этом не так уж просто говорить, как ты предполагаешь. Дело в том,

что я соврал – мне уже было однажды хорошо в постели.

– Я так и знал…

– Не гони лошадей. Этим доставившим мне наслаждение человеком был

не кто-нибудь, а мой отец.

– Отец?!

– Не ори.

– Отец? Ты спятил? Черт… Не знаю, что и сказать.

– А ничего и не надо говорить, я уже все возможное себе сказал.

– Он изнасиловал тебя?

– Нет, наверное, наоборот.

– Ты точно спятил.

– Это не смешно, Ваня. Ведь этот случай в моей жизни был