Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

М. Шелер: То, что делает человека человеком, есть принцип, противоположный всей жизни вообще, он как таковой вообще несводим к “естественной эволюции жизни”, и если его к чему-то и можно возвести, то только к высшей основе самих вещей — к той основе, частной манифестацией которой является и “жизнь”. Уже греки отстаивали такой принцип и называли его “разумом”. Мы хотели бы употребить для обозначения этого А’более широкое по смыслу слово … — слово “дух”.Деятелъный же центр, в котором дух является внутри конечных сфер бытия, мы будем называть личностью, в отличие от всех функциональных “жизненных” центров, которые, при рассмотрении их с внутренней стороны, называются также “душевными”центрами…

Основным определением человека как “духовного” существа станет его — или его бытийственного центра — экзистенциальная независимость от органического, свобода, отрешенность от принуждения и давления, от “жизни” и всего, что относится к “жизни” [23, с. 53].

А.: Шелер считает, что быть человеком — это значит бросить своеобразный вызов случайному бытию (он называет его “So-sein” — наличному бытию, “так-бытию”) в определенном месте пространства и в определенный момент времени (См. [Там же, с. 63]). Подобная мысль встречается и у Бердяева.

Н.А. Бердяев: Свобода вкоренена не в бытии, а в “ничто”, свобода безосновна, ничем не определяема, находится вне каузальных отношений, которым подчинено бытие и без которых нельзя мыслить бытия [24, с. 199].

А.: Может быть, более понятно эта позиция выражена у Виктора Франкла (в скобках, однако, отмечу, что в психологии, как мы уже говорили, проблема собственно свободы — в том числе свободы воли — имеет уже давнюю историю и весьма различные варианты своего решения).

В. Франкл: Человек как духовное существо … всегда может как-то “относиться”, как-то “вести себя” по отношению к миру. В каждое мгновение своей жизни человек занимает позицию по отношению как к природному и социальному окружению, к внешней среде, так и к витальному психофизическому внутреннему миру, к внутренней среде. И то, что может противостоять всему социальному, телесному и даже психическому в человеке, мы и называем духовным в нем. Духовное, по определению, и есть свободное в человеке…

Диалог 13. Человек в поисках смысла

К способности человека “вставать над всем” принадлежит также его способность встать над самим собой… Я могу лишь отмежеваться от того, что есть во мне… Ведь типом или характером я лишь обладаю; то же, что я есть, — это личность… Это свобода от своей фактичности, свобода своейэкзистенциальное™ [11, с. 111-112].

А.: Из всех этих высказываний становится ясно, что существует некий идеальный образ человека, человека как свободной личности, которая не “приспосабливается” к миру, а “относится” к нему, что всегда предполагает “возражение”, иногда даже полное отрицание “этого” (наличного) мира, человека, который свободно развивает свои “сущностные силы”, как говорил Маркс. И не случайно он не раз формулировал принцип функционирования нового общества так: “свободное развитие каждого является условием свободного развития всех”. Разве это не гуманистический идеал развития человека?

С: Мне всегда казалось, что этот идеал недостижим и нужно принять человека таким, каков он есть. Ведь, действительно, человеку, если воспользоваться несколько видоизмененными словами Фрейда, свойственно не только “самое высокое”, но и “самое низкое”. Мне кажется теперь, что идеологи строительства социализма не учитывали именно то, что они называли “низким” или “низменным”, стремясь насильственно переделать, например, тенденции к обладанию. Наверное, эти тенденции неискоренимы в человеке. Иначе как же он физически будет существовать и обеспечивать свою семью, если не будет обладать? Поэтому я понимаю людей, которые скептически относятся к идеалам социализма: разве можно “быть”, то есть самоосуществляться, будучи голодным?

А.: А как же тогда объяснить создание величайших произведений искусства и литературы во время Ленинградской блокады, о которых ты сам мне напомнил в нашем разговоре о концепции Маслоу?

С: Ленинградская блокада — все-таки исключение из общего правила. А по общему правилу никто не станет следовать идеалу “быть” и ничего при этом не “иметь”. А.: Ты все время говоришь о противопоставлении “быть” и “иметь” как о противопоставлении социалистического идеала развития человека, который ты считаешь утопическим, и реальных тенденций этого развития. Но разве идеал “быть” действительно был идеалом развития нашего общества за 70

лет после 1917 года? Многочисленные наблюдатели и участники событий в нашей стране

неоднократно отмечали, что “русский коммунизм”, как часто называли сложившуюся в

СССР общественную структуру, имел своим идеалом как раз не “быть”, а “иметь”.

Н.А. Бердяев: Современный социализм … буржуазен до самой своей глубины и никогда не

поднимается над уровнем буржуазного чувства жизни и буржуазных идеалов жизни. Он

хочет лишь равной для всех, всеобщей буржуазности [25, с. 176-177].

А.: “Ваш жизненный идеал — животный идеал, — обращается Бердяев к идеологам

Октябрьской революции. — Вы хотите все общество человеческое сделать обществом

потребительским”, “вы не ищете смысла жизни. Вы ищете лишь благ жизни” [25, с. 39, 53].

Подобные же оценки “русского социализма” давал и Эрих Фромм.

Э. Фромм: Социализм и коммунизм очень скоро превратились из движения, целью которого было построение нового общества и формирование нового человека, в движение, идеалом которого стал буржуазный образ жизни для всех, а всеобщим эталоном мужчин и женщин будущего сделался буржуа. Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге всем принесут безграничное счастье… Социализм и коммунизм основывались на буржуазной концепции материализма… Цель такого социализма — максимальное потребление и максимальное использование техники… Хрущев со своей теорией “гуляш-коммунизма” по своему простодушию однажды проговорился, что цель социализма — предоставить всему населению возможность получать такое же удовлетворение от потребления, какое капитализм предоставил лишь меньшинству [20, с. 10, 164].

А.: Естественно, что при таком “идеале” наблюдались все специфические особенности “общества потребления”: желание иметь как можно больше (причем эта потребность, как писал тот же Фромм, “принципиально ненасыщаема”: всегда найдется предмет, которого у тебя нет), зависть к соседу, который больше “имеет”, страх потерять “нажитое”, духовная опустошенность, отрицание творчества, которое не ведет к прямой материальной выгоде, потеря смысла жизни… В этом смысле для людей, принявших такой “идеал” как единственно возможный, происходящие или проводимые в стране реформы видятся только в данной плоскости. Но это всего лишь