Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

С: Да, ты верно сказал: в каждой психологической концепции есть своя правда — есть она и в ассоциативной концепции, несмотря на ее механистичность… Ведь явление ассоциации, безусловно, существует и оказывает значительное влияние на ход нашей психической деятельности.

А.: Я рад, что ты это понял. Только не нужно, как это делали ассоцианисты, ставить ассоциацию во главу угла, признавать ее единственным механизмом функционирования сознания. Как писал Сергей Леонидович Рубинштейн, “ассоциация — это вообще не столько “механизм”, сколько явление, — конечно, фундаментальное, — которое само требует объяснения и раскрытия его механизмов” [16, с. 156]. Кстати, я не рассказал тебе об использовании ассоциативного эксперимента в различных его вариантах в патопсихологической и психиатрической практике…

С: Ты не рассказал еще и о других линиях развития эмпирической психологии. Ведь сейчас мы сосредоточились только на ассоциативной традиции…

А.: Второй линией развития эмпирической психологии сознания в XVIII веке была разработка некоторых ее проблем французскими материалистами и просветителями.

Проблема соотношения внутренних условий и внешних причин функционирования психики в работах французских материалистов XVIII в. Ж.О. Ламетри

С: Материализм? Наверное, опять что-то механистическое?

А.: Я бы так не сказал. По сравнению с английским ассоцианизмом, во французской эмпирической психологии гораздо больше внимания обращается на роль субъекта в восприятии окружающего мира, на его активность; причем уже в XVIII веке психика рассматривается французами в функциональном плане как деятельность организма, широко обсуждается проблема человеческих способностей. Такая ориентация изучения сознания отражала опосредствованно общественные условия во Франции XVIII века. Как ты знаешь, в 1789 году совершается Великая французская революция, а философы этого времени, называвшие себя “просветителями”, идеологически подготовили эту революцию. Споры французских просветителей об исходном равенстве или неравенстве умов, о формировании психических функций из опыта отражали интересы “третьего сословия”, которые впоследствии выразились в лозунгах революции: “Свобода, равенство, братство”… Не случайно много внимания уделяется французскими просветителями и проблеме общественного воспитания как важнейшего условия формирования сознания… С: Помню-помню… Ты говорил, что французский философ Кондильяк впервые сказал о формировании всех психических функций из опыта, тогда как Локк говорил об опытном происхождении только содержаний, а не функций сознания…

А.: Верно. Но начнем мы не с Кондильяка, а с другого французского материалиста, очень интересного человека, о котором я сам недавно впервые подробно узнал, — с Жюль-ена Офре Ламетри. Тебе как будущему психологу-практику, я думаю, будет интересна его история жизни. С: Чем же?

А.: Суди сам. Вот что про него писали в свое время: “Грубый материализм Ламетри, являвший собой безумную и скотскую развращенность этого человека, снискал ему об-

188 Диалог 4. “Ментальная механика” или “ментальная химия”?

щее презрение на родине и должность придворного шута у иностранного государя”, “Он был бесстыдным распутником, шутом и настоящей свиньей Эпикура, предававшейся с каким-то неистовством обжорству”, “Называть его философом означало бы опозорить философию” (См. [17, с. 6-7]). Даже в XX веке про него писали так: “Переходя от одной авантюры к другой, от одного скандала к другому, Ламетри нашел убежище подле Фридриха II… В нем было больше материи, чем бывает в среднем человеке, так как он был тучным, толстощеким, толстобрюхим, огромным и обжорой; 11 ноября 1751 г. его машина вследствие несварения желудка умерла” (Цит. по [18, с. 3-4]).

С: Неужели после этого ты считаешь, что мне будет интересно следить за творчеством этого человека?

А.: А ты разве не замечал, что подобного рода злобные выпады почти всегда бывают несправедливыми? Очень часто злоба появляется в результате бессилия злобствующего повлиять на какие-либо события, в том числе на другого человека. Так было и в случае с Ламетри: мне представляется, он вызывал особенную злобу за свою непокорность, за чувство внутренней свободы, которое ощущалось как в его поведении, так и в его работах. В самом деле, кто, например, мог позволить себе такое: в присутствии короля, развалясь, сидеть на диване, снимать с себя парик и расстегивать камзол, когда было жарко? Кто мог открыто назвать себя материалистом и атеистом, если даже прославленные философы-материалисты Гоббс и Гассенди не избегали при изложении своих позиций разных экивоков и недомолвок? Кто мог под угрозой смертельной опасности, которая нависла над Ламетри после написания “богопротивной” работы, вновь выпускать в свет новую, еще более “богохульную” работу? Чьи рукописные списки с книг ходили — несмотря на всю их жесточайшую критику — по рукам, а издатели тайком распродавали запрещенные книги, потому что они пользовались огромным спросом как во Франции, так и в других странах? Немудрено поэтому, что Ламетри вызывал неприязнь и у таких известных просветителей, как Дидро и Вольтер. Дидро раздражало то, что своей иронией, доходящей порой до весьма неизящных выражений, Ламетри дразнил власть имущих и “компрометировал философию”; Вольтер же невзлюбил Ламетри за то, что тот “занял его место” в сердце прусского короля Фридриха II…

С: Почему прусского? Они что, состояли на службе у прусского короля? А.: Чтобы ты понял обстановку творчества Ламетри, кратко расскажу тебе его биографию. По образованию Ламетри был врачом, автором ряда признанных трудов по медицине. Но он еще блестяще владел сатирическим пером и в своих ранних памфлетах обличал все то, что было, по его мнению, порочным в людях, общественном устройстве и идеях. Сначала он обличал врачей-дельцов и псевдоврачей, затем в своих, уже сугубо философских, работах стал открыто выступать с материалистических и атеистических позиций. Первая из крупных его работ, которая посвящена психологическим вопросам, “Естественная история души” — книга, имевшая чрезвычайно большой успех, — была публично сожжена. Вторая его книга “Человек-машина” поставила ее автора под угрозу смертной казни. Если бы не покровительство одного близкого друга Ламетри — математика Мопертюи, который был президентом Академии наук Франции и пользовался благосклонностью прусского короля Фридриха II, — смертный приговор Ламетри был бы вынесен. Ламетри был вынужден бежать в чужую страну. Прусский король, желая слыть просвещенным монархом, жалует Ламетри должность придворного врача и королевского чтеца. Там же в это время находился и прославленный вольнодумец Вольтер. Увидев, что Ламетри стал любимцем короля, и услышав от него однажды, что, как сказал сам Фридрих, Вольтер больше не нужен двору (“когда апельсин выжимают, кожуру выбрасывают”), Вольтер невзлюбил Ламетри за все это. И он начал, в свою очередь, распространять про Ламетри дурные слухи. С: Неужели это знаменитый Вольтер?