Неизв. - Дай Андрей Поводырь в опале.

В конце концов, позволил себя убедить в том, что у меня хватит ума преподать идею необходимости скорейшего развития Сибири так, чтоб это заинтересовало общество. А там, хорошо оплаченные журналисты сгладят шероховатости и преподнесут мои слова так, что не заметить, проигнорировать не посмеют ни в одном министерстве.

Ныне иные времена, - неожиданно грустно сказала на прощанье Великая Княгиня. - Я, твоими стараниями, ныне снова вхожа в кабинеты... Так и там читают газеты. Возвратившийся с лечения Эзоп подговаривает Сашу отменить цензуру. Говорит, это стыдно теперь - не дозволять гражданам мыслить вольно. Страшно мне, Герман. Газетчики - страшные люди. Коли их никто цензурировать не станет, так они и в окна подглядывать начнут, и всякие мерзости на потеху публике печатать. Это же мерзко...

Эх, княгиня! Если бы ты знала, во что выльется эта свобода печати. Как британская принцесса станет скрываться от навязчивых папарацци, и погибнет в итоге в страшной автокатастрофе. С каким извращенным смакованием начнут рыться в грязном белье! Как станут раздувать маломальские скандалы, и на полном серьезе интересоваться мнением о международной политике у пустоголовых звезд эстрады. Господи! Какое счастье, что, в это благословенное время, клоуны еще не победили рыцарей!

Всю дорогу на набережную Фонтанки размышлял о способах управления общественным мнением. Ну почему я не специалист по PR? И где бы такого найти в 1865 году от Рождества Христова?

А дома отец и вовсе придавил. Криво ухмыляясь, сообщил, что шестого, на Крещение Господне, мне предстоит разорваться пополам. Каким-то фантастическим образом успеть поприсутствовать на церемонии крещения датской принцессы Марии-Софии-Фредерики-Дагмары в Царском Селе - приглашение от имени Его Императорского Высочества цесаревича Николая уже дожидалось меня на комоде. И в это же самый день, по Фонтанке в казенном доме у Египетского моста, нас ждала на смотрины невесты семья Якобсонов. Между двумя частями меня должно было оказаться двадцать пять верст, и всем было плевать, как у меня получится побывать и там и там. А старого генерала, похоже, это еще и забавляло.

Ничего не имел против того, чтоб Густав Васильевич немного поразвлекся. Да и не о том голова болела. Следовало приготовиться к завтрашним визитам.

Если бы Герман столь же хорошо разбирался в придворных интригах, как в городских достопримечательностях, цены бы ему не было. Тем не менее, гид у меня в голове так торопился выплеснуть все знания о столичных окраинах, что ни о чем другом думать, просто не получалось. Каждому мосту, статуе на мосту, улице от моста или переулку от улицы соответствовала своя история или легенда.

Понятия не имею - зачем мне это, но благодаря Гере я узнал, что Литейный проспект, на который экипаж свернул с Невского, один из старейших в граде Петра. И что к востоку от проспекта раньше, лет еще сто назад, кроме бараков рабочих и солдатских казарм, жилых зданий вовсе не было. И называлось это все - Артиллерийской слободой. А улочки между времянками - номерные Артиллерийские линии и, как ни странно Артиллерийские улицы. Тоже с номерами.

У особняка Орлова-Денисова свернули направо, к Спасо-Преображенской площади. Потом, объехав по кругу гигантский, одноименный собор, мимо доходного дома Татищевой, попали в Спасский переулок, с которого оставалось всего ничего до Кирочной.

Кирочная была названа... в честь кирхи. А если точнее - Анненкирхи - старейшей лютеранской церкви Санкт-Петребурга. Оказывается, ее построил еще соратник Петра Великого, первый обер-комендант новой столицы Роман Брюс. Правда первоначально она располагалась в Петропавловской крепости, и лишь потом, сто лет спустя, церковь была перенесена, к Пятой Линии Литейной части, где в то время проживало много лютеран, в основном служащих Литейного двора.

Через переулок, в громадном доме номер пять, располагались офицерские казармы столичного жандармского дивизиона. А чуть дальше, во втором доме - Главное казначейство Министерства Финансов. Так что в доходных домах, которые стали спешно отстраивать вдоль Кирочной, проживали большей частью государственные бухгалтера. И, в квартире номер шесть, по Кирочной - семь, генерал-майор в отставке, Илья Петрович Чайковский с детьми.

Который, судя по словам дворника - "тама оне, тама", был дома, но двери гостю открывать не торопился.

Илья Петрович, откройте, пожалуйста, - крикнул я, устав дергать за веревочку звонка. Волшебство из "Красной шапочки" не срабатывало. - Я знаю, что вы дома.

Спустя несколько минут из-за преграды донесся тонкий детский голос:

Папа приболел и не принимает. Он сказал, что непременно оплатит векселя завтра же.

А ты Модест или Анатолий? - коварно поинтересовался я.

Анатолий, - мальчишка печально вздохнул. - Модест в театр с Петром уехал еще утром.

Ого! Я даже начал сомневаться, что приготовленные подарки - два одинаковых ружья Allen&Wheelock Drop Breech Лондонского мастера-оружейника Гарри Холланда 0.22 калибра - понравятся увлекающимся театром четырнадцатилетним пацанам.

Анатоль, - как можно убедительнее воскликнул я, непроизвольно переходя на французский. - Передай Илье Петровичу, что к нему с визитом явился Герман Густавович Лерхе, Томский губернатор.

Конечно, месье. Минуту, - почему я сразу не догадался звать хозяев на парижском наречии? Еврейские ростовщики, у которых умудрился наделать долгов генерал-майор, второго языка русского дворянства не ведали.

Вскоре дверь открылась, и мы с Артемкой, тащившим пакеты с подарками, смогли войти в небогатую, но чистенькую квартирку. Чтоб обнаружить, что она гораздо меньше, чем можно было ожидать от дома бывшего директора Санкт-Петербургского Технологического Института. И много беднее, чем приличествует генералу.

По моим сведениям старший из детей генерала - Николай, окончивший Горный Институт, служил тогда в чине инженер-поручика в Вильно, товарищем начальника паровозного депо. Тот самый Петр Ильич - должен был вот-вот окончить обучение в Петербургской Консерватории, Ипполит, прошлым летом получивший чин гардемарина русского флота, служил где-то на Каспии. Все три дочери генерала были уже замужем. Так что я ожидал увидеть в доме старого Чайковского только самых младших его детей. Тем не менее, встретить меня в прихожую вышла какая-то, полная и невысокая сорокалетняя женщина.

Действительный статский советник, Томский губернатор, Герман Густавович Лерхе, - отрекомендовался я и сбросил пальто на руки Артемке. - Прошу прощения за вторжение, однако дело мое не терпит отлагательств... Эм... С кем имею честь?

Елизавета Михайловна Александрова, - приятным голосом представилась она. - Друг семьи... Мы слышали о вас, сударь. Кажется, это вы спасли Его Высочество цесаревича от злодейского заговора?