Владимир Выговский - Огонь юного сердца

«Что там внизу?.. Что там внизу?..» —- напряженно думал я. Сердце чувствовало что-то недоброе, и я рискнул...

Заперев из комнаты на крючок дверь, я открыл окно и осторожно начал спускаться. Овчарка сидела молча. Но, когда я спустился до половины карниза, Палме сразу вскочила и, задрав морду, тихо зарычала.

—Палме, фу-фу,— шепнул я и бросил ей конфету.

Поймав конфету, собака успокоилась, но я на всякий случай на землю не слез: добравшись до окна, стал на карниз и несмело прильнул глазами к маленькой щели, которая была в ставнях.

Несколько человек в гражданских костюмах тихо прохаживались по комнате и воровато поглядывали друг на друга. «Агенты! — мелькнуло у меня в голове.— Что им здесь надо?»

Потом в столовую вошли еще такие же люди. Их было человек десять, а может, и больше.

—Господа,— проговорил мой дядя по-русски. Все смолкли.— Прошу садиться.

Когда гости расселись, он сказал:

—Итак, господа, мы начнем. Сегодня мы должны с вами обсудить план разгрома большевистского подполья и навести наконец в городе порядок. Таков приказ фюрера! Вот он!..— Дядя поднял высоко над головой пакет с сургучными печатями,— Однако коммунисты, как и прежде, чувствуют себя хозяевами... Вы слышите? На покоренной нами земле хозяевами?! Это немыслимо.

Дядя еще долго говорил, брызгал слюной, захлебываясь от злости. Внезапно он смолк, жадно выпил стакан воды, обвел зелеными глазами слушателей и закончил такими словами:

—Кому, как не вам, нужно проявлять особую инициативу в борьбе с коммунистами: ведь при большевиках вы были раскулаченными, находились в ссылке, сидели в тюрьмах...

И, вероятно, поймав себя на том, что он, не желая того, начинает упрашивать, решительно перешел к обсуждению плана,

Из подслушанного мною стало ясно: гестаповцам удалось установить почти все явки подпольщиков и места проживания многих товарищей. На следующую ночь, по дядюшкиным расчетам, подпольщики будут все одновременно арестованы.

«Не выйдет!..» —в сердцах мысленно воскликнул я и поспешно начал карабкаться вверх в свою комнату.

А утром я предупредил об этой страшной угрозе комиссара Левашова.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ШТУРМБАНФЮРЕРА СС

После провала намеченной операции против подпольщиков дядя весь день, не раздеваясь, лежал с перевязанной мокрым полотенцем головой. Никого не принимал и ни с кем не разговаривал по телефону. Кусая старческие губы, он каждую минуту поворачивался с боку на бок, тяжело охал, хватаясь руками за седую голову.

Накануне он опять жестоко избил денщика Ганса и выгнал его из дому.

В обед я пошел на связь с подпольщиками и обо всем рассказал Левашову.

—Прекрасно! — воскликнул комиссар.— Это нам только и надо. Сегодня покончим с этим палачом, хватит...

Вечером, когда стемнело, я заманил собак в подвал и, закрыв их там, стал поджидать возле забора комиссара Левашова. Ровно в девять, как и было намечено, послышалось тихое условное царапанье по доске. Я подскочил к тому месту и немедленно перебросил приготовленную веревку, один конец которой быстро привязал к столбу. Вскоре над забором появилась рука с пистолетом, а потом выглянул и сам комиссар в гестаповской офицерской форме.

—Где часовой? — шепотом спросил он.

Там, возле ворот, с той стороны дома... Левашов осторожно спустился ко мне и опять спросил:

А Крейзель?

У себя в комнате лежит.

Куда окна выходят?

На левую сторону.

Тихо подойдя к особняку, мы через окно ванной, которая находилась на первом этаже, пробрались в дом.

—Здесь он...— шепнул я и показал Левашову нужную дверь.

Комиссар стремительно вошел в комнату и, направив на Крейзеля пистолет, скомандовал:

—Встать!.. Руки вверх!

Дядя выполнил приказ без промедления. Вытаращив от страха глаза, он забормотал:

—Согласно Гаагской конвенции от восемнадцатого октября тысяча девятьсот седьмого года о законах и обычаях войны вы не имеете права... Вы переодеты в чужую форму... Вы, как бандит, ворвались в чужой дом...

«Что там внизу?.. Что там внизу?..» — напряженно думал я. Сердце чувствовало что-то недоброе, и я рискнул...

Заперев из комнаты на крючок дверь, я открыл окно и осторожно начал спускаться. Овчарка сидела молча. Но, когда я спустился до половины карниза, Палме сразу вскочила и, задрав морду, тихо зарычала.

—Палме, фу-фу,— шепнул я и бросил ей конфету.

Поймав конфету, собака успокоилась, но я на всякий случай на землю не слез: добравшись до окна, стал на карниз и несмело прильнул глазами к маленькой щели, которая была в ставнях.

Несколько человек в гражданских костюмах тихо прохаживались по комнате и воровато поглядывали друг на друга. «Агенты! — мелькнуло у меня в голове.— Что им здесь надо?»

Потом в столовую вошли еще такие же люди. Их было человек десять, а может, и больше.

—Господа,— проговорил мой дядя по-русски. Все смолкли.— Прошу садиться.

Когда гости расселись, он сказал:

—Итак, господа, мы начнем. Сегодня мы должны с вами обсудить план разгрома большевистского подполья и навести наконец в городе порядок. Таков приказ фюрера! Вот он!..— Дядя поднял высоко над головой пакет с сургучными печатями.— Однако коммунисты, как и прежде, чувствуют себя хозяевами... Вы слышите? На покоренной нами земле хозяевами?! Это немыслимо.

Дядя еще долго говорил, брызгал слюной, захлебываясь от злости. Внезапно он смолк, жадно выпил стакан воды, обвел зелеными глазами слушателей и закончил такими словами:

—Кому, как не вам, нужно проявлять особую инициативу в борьбе с коммунистами: ведь при большевиках вы были раскулаченными, находились в ссылке, сидели в тюрьмах...

И, вероятно, поймав себя на том, что он, не желая того, начинает упрашивать, решительно перешел к обсуждению плана.

Из подслушанного мною стало ясно: гестаповцам удалось установить почти все явки подпольщиков и места проживания многих товарищей. На следующую ночь, по дядюшкиным расчетам, подпольщики будут все одновременно арестованы.

«Не выйдет!..» — в сердцах мысленно воскликнул я и поспешно начал карабкаться вверх в свою комнату.

А утром я предупредил об этой страшной угрозе комиссара Левашова.

Замолчите, штурмбанфюрер! Кто из нас бандит и кто к кому ворвался в дом, люди разберут потом,.. Жаль только — международный закон вы вспоминаете с большим опозданием. А у вас чудесная память, оказывается! Однако, когда вы мучаете в гестапо советских людей, сжигаете их жилища, вы почему-то забываете о международных условиях... Тогда вы не вспоминаете о них!

Оставьте в живых хоть мальчика,— вдруг умоляющим голосом прошептал дядя.

Напрасно, штурмбанфюрер, волнуетесь,— ответил Левашов.— О мальчике мы позаботились раньше вас, так как он наш юный разведчик.