Максимов Юрий - Христианский квартал

Анна принесла таз и ковш - руки помыть перед едой. Появилась Мария, в левой руке ваза с яблоками, в правой - кувшин с розовой водой. Дивитесь, шакалы - китайский фарфор, каймакский халандж!

Но "гости" смотрят вовсе не на посуду.

Юнус увидел, как глядит сутулый на его дочь и вздрогнул. Знаком ему такой взгляд - так придирчивый покупатель оглядывает ткани у него в лавке.

Стиснув зубы, снова улыбнулся "гостям". Мария вышла. Зазвенела струйка воды по дну таза, сахибы принялись мыть руки.

Всё, можно уходить, Анна справится сама. К пологу, шорох ткани и - за порог, во двор. Отец Хризостом уже вывел своего мула, навьючивает. Только бы успеть! Где же Мати? Двор проносится перед глазами - кривая олива, колодец, хлев - вот он, подглядывает сквозь круглые стёкла за "гостями".

Со всех ног к ребёнку, присел, развернул личиком к себе.

- Сынок, я тебе хочу кое-что сказать. - рука дрожит на плече сына.

- Да, папа.

- Отец Хризостом - это твой дядя. Мы не говорили тебе. Маме он приходится вторым братом.

- У меня есть дядя-монах?

- Да, сынок. И мы с мамой попросили дядю Хризостома взять тебя в Иерусалим. Помнишь, ты мне говорил утром?

- Правда? А когда мы поедем?

- Прямо сейчас. Пойдём к дяде. Съездишь, потом вернёшься и всё нам расскажешь.

Поднялся и быстрым шагом к монаху, таща за собой Мати, чуть не за шиворот.

- А ты с нами не поедешь? - малыш еле поспевает двигать ножками.

- Нет, мне ведь нужно работать.

"Господи, только бы успеть!"

- А Ильяс?

- Он должен мне помогать.

"Ильяс и в рабах не пропадёт. Крепкий, смышлёный. И не столь красивый, чтобы вызвать похоть неверных. А всё-таки надо будет по лицу ему ножом полоснуть, когда вернётся, - чтоб наверняка".

- А Мария?

- Она не поедет.

"А с Марией-то как быть?"

- Ой, я же не сказал маме "до свиданья".

- Я передам. Мама сейчас занята с гостями.

"Может, Сержис съездит, выкупит, успеет? Эх, да знать бы, куда ещё повезут!"

- Папа, я забыл Дато в комнате.

- Пусть побудет здесь.

"Нет, не выкупит. Девушка видная, арабы станут цену поднимать, он не осилит".

- Нет, я его должен взять!

- Не стоит, сынок, ты уже большой, в Иерусалиме станут смеяться над тобой.

- Не станут, я его спрячу. Папа, ну можно я вернусь в дом...

- Нет.

- Ну я же обещал... Дато...

- Немедленно прекрати! - зашипел Юнус, - Ты отправишься с дядей. И никаких Дато! Делай, что велено! А ну не смей реветь! Только пикни у меня!

Насупился мальчик, слёзы брызнули из карих глазок, но притих. Дошли - Юнус подхватил сына под мышки и молча закинул на шею мула. Два шага - и вцепился в рукав рясы:

- Авва, спаси и дочь мою. Возьми с собой.

Хризостом, как стоял, так и бухнулся на колени:

- Иона, ну я же монах! Ну как я возьму её? Монах с девицей! Нас же не примут нигде! Как сберегу в дороге? Куда отдам? Умоляю, не проси, не могу я этого сделать.

- Ладно. Ладно. Вставай отец, а ну как увидит кто. Скорей бери мула, пока сборщик не подошёл. Сейчас из ворот - направо по улице, увидишь ряды, вдоль них до яковитской церкви, там уже подскажут, как из города выйти. Поторапливайтесь! С Богом!

Тронулся мул, Юнус побежал к воротам, сам отворил скрипучую створку. Глянул на улицу - никого. Раскланялись в последний раз с отцом Хризостомом и монах споро повёл животину на подъём.

"Что там арабы сделают со мной за это? За руку, вроде, подвешивают... Пусть".

Мати оглянулся, утирая рукавом заплаканные щёчки.

Юнус шагнул внутрь и захлопнул ворота. Теперь обратно, через двор, мимо крючковатой оливы, колодца, хлева, кота, через полог в полутьму и прохладу, поклониться-улыбнуться сахибам, рассевшимся подле низкого стола, заставленного уже финиками и мясом, кивнуть жене на входе, выйти в комнаты ещё вглубь.

- Мария, брось!

Схватил руку дочери, вырвал нож.

- Ты что здесь удумала? - зашептал в ужасе, - Совсем рехнулась?

- Отдай, отец. - стиснув зубы, ответила, - Думаешь, я не знаю, что это за люди? Помню, как пять лет назад такие проходили к дому отца Елены, видела из окна. Думаешь, я не знаю, что меня ждёт? Лучше смерть!

- Перестань глупости говорить. Может, обойдётся ещё, управит Господь. Дядя Сержис выкупит тебя...

- Не лги мне, отец! Елену кто-нибудь выкупил?

- Всё равно погоди! Глупостей всегда успеешь наделать. Лучше стань на молитву, да молись как следует, а нам с матерью недосуг. Скоро сборщик придёт. Ильяс сейчас на рынке, ещё ничего не знает. Да, кстати: если спросят про Мати, говори, что умер, утонул в реке неделю назад. Поняла?

- Отец Хризостом? - дочь вдруг улыбнулась и словно посветлела.

Отец поднёс палец к губам, глаза сверкнули в темноте.

- Да. - прошептала Мария, - Да, папа. Слава Богу!

Донёсся стук в ворота. Громкий. Чтобы в комнатах было слышно, это не рукой надо стучать, а... рукоятью меча, например.

Внутри резко потяжелело. Юнус вытер выступивший на лбу пот.

- Будь здесь. - бросил дочери, прошёл в залу. Сахибы, заслышав стук, поднялись из-за стола и скрылись за пологом, на дворе.

Юнус спрятал кухонный нож в рукав, зашагал следом. Высокий и сутулый топтались у колодца. Не решаются сами ворота открыть - "правильно, всё-таки пока ещё я здесь хозяин".

Он побежал к воротам, тяжело дыша. С тоской вспомнилось, как не стало пять лет назад семьи Яхйи, и десять годов уже, как сменил хозяина дом Петра Ассаля. Мелют, жернова судьбы, мелют... И не очень-то трогало - жаль, конечно, но не убиты ведь, просто в рабстве, в другом городе, может ещё повезло... Да уж, повезло... Проклятый уговор! Лучше бы так, как в Тиннисе...

Остановился у ворот. Вздохнул, отодвигая засов. Скрипнула створка - "теперь уж новые хозяева смажут"...

На улице стоял один из сахибов.

- Позови Абдаллаха и Мусу.

Юнус обернулся во двор, махнул рукой тем, двоим. Они вышли за ворота, новопришедший им что-то буркнул и все трое затопали вниз по улице, даже не попрощавшись с хозяином.

* * *

Долго ждал Юнус, но так и не появился сборщик. Жена и дочь молились в доме, а он всё мерил шагами дворик на солнцепёке, от волнения не находя себе места, то срывая листья с маслины, то сжимая рукоятку ножа. Лишь когда спал зной и Ильяс вернулся домой с базара, везя за собой тележку с тканями, хозяин решился выйти на улицу.

Здесь уже было оживлённо - многие возвращались с базара, ребятня носилась по улицам. Юнус спустился вниз по улице, забежал к брату. Сержис рассказал, что от самого епископа узнал - неожиданно за обедом у резчика Мансура сборщик податей вдруг ни с того, ни с сего онемел, так что и слова не мог выговорить. Через час отъехал из города, теперь ему не до налогов. А вдова Ханна говорит, что видела из окна, что в этот момент по улице будто бы проходил монах с мулом и ребёнком. Остановился он якобы напротив мансуровых ворот и сказал чего-то...