Марк Твен - Приключения Тома Сойера (пер. Ильина)

К ужину мальчики вернулись в лагерь счастливыми и голодными. И тут возникло серьезное затруднение — враждующие индейцы ну никак не могут преломлять друг с другом хлеб гостеприимства, не заключив прежде мира, а заключить его без трубки мира дело решительно немыслимое. О других возможностях мальчики отродясь не слыхали. И двое из дикарей почти пожалели о том, что не остались пиратами. Однако иного выхода не было, и они, изобразив, насколько им то было по силам, радостную веселость, раскурили трубку и положенным образом сделали по затяжке каждый.

И нате вам — вскоре Том и Джо уже радовались, что подались в дикари, ибо это наделило их новым опытом: они обнаружили, что могут курить понемногу, не ощущая потребности отправляться на поиски посеянных ножиков: их, конечно, мутило, но не так уж и сильно. Упускать, по одной только лености, такую многообещающую возможность не следовало. И потому после ужина они осторожно попрактиковались еще раз — и добились порядочного успеха, так что вечер у них получился просто-напросто праздничный. Новое достижение наполнило их гордостью и счастьем, каких они не изведали бы, даже оскальпировав и освежевав всю Лигу ирокезов. Что же, оставим их ненадолго — пусть себе курят, болтают и хвастаются, нам они пока не нужны.

В городке же тем же тихим субботним днем никакой веселости не наблюдалось. Семейства тети Полли и Харперов облачились, проливая горестные слезы, в траур. Необычная тишь пала на городок, бывший, сказать по правде, и так-то не очень шумным. Обитатели его предавались своим обычным занятиям с каким-то отсутствующим видом, разговаривали мало, зато часто вздыхали. Детям субботняя свобода показалась просто-напросто тягостной. Игры у них не задавались и вскоре были заброшены.

Бекки Тэтчер бродила после полудня по пустому школьному двору, изнывая от великой печали. А умерить эту печаль ей было нечем. Она сказала себе:

— Ах, если бы я сохранила ту медную шишечку! А теперь у меня ничего на память о нем не осталось, — и Бекки с трудом подавила рыдание.

А затем:

— Вот здесь это и было. Ах, если бы все повторилось снова. Я бы не сказала ему таких слов — ни за что на свете не сказала бы. Но его больше нет, и я никогда, никогда, никогда не увижу его.

Мысль эта сразила ее окончательно и Бекки, заливаясь слезами, покинула двор. Скоро в нем появилась стайка детей, девочек и мальчиков, друзей Тома и Джо, — они постояли, глядя на забор и делясь благоговейными воспоминаниями о Томе, сделавшем, в последний раз, как они видели его, то-то и то-то, о Джо, сказавшем такие-то незначительные слова (теперь дети хорошо понимали, какое ужасное пророчество крылось в его высказываниях!) — и каждый указывал точное место, на котором стояли в то время погибшие мальчики, и добавлял что-нибудь наподобие «а я вот здесь стоял — совсем как сейчас, а он там, где ты, — и я подошел к нему, — а он улыбнулся, вот так, — и на меня как будто что-то нашло — ужас такой, понимаете? — я, конечно, не задумался тогда, что бы это значило, но уж теперь-то мне все понятно!».

Следом затеялся спор о том, кто видел усопших мальчиков самым последним, на это скорбное отличие претендовали многие и предлагали тому доказательства, более или менее подтверждаемые свидетелями; и когда было, наконец установлено, кто именно последним попрощался с усопшими и обменялся с ними последними словами, эти удачливые ребятишки исполнились значения почти священного, а все прочие стали взирать на них с завистью. Один бедолага, у которого никаких иных притязаний на славу не отыскалось, не без скромной гордости поделился со всеми таким достижением:

— А меня Том Сойер однажды здорово вздул.

Однако это покушение на величие обернулось провалом. Похвастаться подобным успехом могло большинство мальчиков городка, и это сильно сбавляло его цену. И дети медленно покинули двор, продолжая пересказывать почтительными голосами все, что они помнили о падших героях.

На другое утро, по окончании занятий в воскресной школе, церковный колокол зазвонил не весело, как то бывало обычно, но погребально. Этот День отдохновения выдался очень тихим и скорбные звуки колокола казались вполне уместными в задумчивом безмолвии, осенившем природу. К церкви начали сходиться горожане, останавливавшиеся ненадолго у входа в нее, чтобы прошептать друг другу несколько слов о скорбном событии. В самой же церкви никто не шептался, безмолвие нарушалось здесь лишь траурным шелестом платьев, с которым рассаживались по своим местам женщины. Никто не помнил, чтобы в церкви когда-нибудь собиралось столько народу. И наконец, наступила полная ожидания пауза, настороженная тишь, и вошла тетя Полли, за нею Сид с Мэри, а следом и семейство Харперов, все в черном, — прихожане вместе со старым священником встали, как один человек, и стояли, пока скорбящие не опустились на первую скамью. Еще одна минута общего молчания, нарушаемого лишь приглушенными рыданиями, а затем священник простер перед собою руки и приступил к молитве. Прихожане пропели трогательный гимн, за ним последовала проповедь на тему: «Я есмь воскресение и жизнь».

Служба продолжалась, священник рисовал картины такой добродетельности, обаяния и редкостной одаренности усопших детей, что каждый из прихожан, признавая истинность этих картин, проникся горькими сожалениями о том, что не смог углядеть в бедных мальчиках всех названных достоинств, а видел одни лишь изъяны да недостатки. Затем священник стал пересказывать трогательные случаи из жизни покойных, также доказывавшие доброту их и великодушие, и у всякого, кто слушал его, открылись глаза, всякий увидел, сколько благородства и красоты содержали в себе поступки мальчиков, и укорил себя за то, что счел когда-то каждый из них шкодливой выходкой, заслуживавшей лишь хорошей порки. Прихожане умилялись все пуще, речи священника становились все более трогательными и, наконец, вся церковь соединилась со скорбящими родственниками мальчиков в хоре горестных рыданий, — да и сам священник дал волю чувствам и заплакал, склонившись над кафедрой.

Между тем, с хоров донеслись некие шорохи, коих никто не заметил; а миг спустя скрипнула дверь церкви. Священник отнял от мокрых очей носовой платок и ошеломленно замер! Одна, другая пара глаз последовала за взглядом священника, и вот вся паства в едином порыве вскочила на ноги и уставилась на троицу вышагивавших по проходу новопреставленных отроков — впереди шел Том, за ним Джо, а следом оробелый, весь в обвислых лохмотьях Гек! До этой минуты они прятались на пустых хорах, слушая посвященную им заупокойную службу!