Гай Крисп - Историки Рима

12. На самом деле, расположение к нему народа объяснялось той любовью, которой все еще было окружено имя Германика, 486ибо Домиций был единственным его потомком мужского пола, оставшимся к тому времени в живых. Ярость, с которой Мессалина преследовала мать его Агриппину, тоже увеличивала общую к нему симпатию. Мессалина ненавидела ее всегда, а в ту пору особенно люто, и если не подсылала к ней людей, которые оклеветали бы ее в глазах принцепса, не возводила на нее одно обвинение за другим, то потому лишь, что была поглощена новой любовью, больше походившей на безумие. Она воспылала такой страстью к самому красивому из молодых людей Рима, Гаю Силию, что развела с ним Юнию Силану, женщину знатного рода, и безраздельно завладела его ложем. Силий понимал, насколько преступны и опасны подобные отношения, но, оттолкнув Мессалину, он обрек бы себя на верную гибель, теперь же у него оставалась хоть какая-то надежда, что Клавдий ничего не заметит. Кроме всего, он получал одну награду за другой, а потому предпочитал ждать, что покажет будущее, и наслаждаться сегодняшним днем. Мессалина то и дело ходила к нему домой, и не украдкой, а с целой свитой, сопровождала его во время выходов, осыпала деньгами и почестями. Под конец могло показаться, что Силий уже стал принцепсом, ибо дом его, переполненный рабами и отпущенниками цезаря, блистал всей роскошью императорского двора.

13. Между тем Клавдий, не подозревая, что творится в его семье, исполнял обязанности цензора: выпустил несколько распоряжений, сурово осуждавших непристойное поведение народа в театре, где подверглись оскорблениям бывший консул Публий Помпоний (автор стихов, исполнявшихся во время представлений) и многие знатные женщины; обуздал кровожадную алчность ростовщиков, особым законом запретив им ссужать деньги молодым людям с отдачей после смерти родителей; завершил строительство акведука, который дал Риму воду из источников, расположенных на Симбруинских холмах, и, узнав, что греческий алфавит совершенствовался в течение долгого времени, добавил также несколько новых букв к латинской азбуке и настоял на повсеместном их употреблении.

14. Египтяне первые, использовав для этого изображения животных, стали передавать знаками содержание мысли: камни, на которых выбиты подобные надписи, древнейшие из всех оставленных людям, можно видеть и по сей день; на этом основании египтяне считают себя изобретателями букв. У них заимствовали письмо финикийцы; лучшие мореходы своего времени, они завезли его в Грецию, где прославились как создатели искусства, на самом деле перенятого ими у других. С этим и связано предание, приписывающее изобретение письма Кадму, будто бы прибывшему в Грецию на финикийском корабле и научившему грамоте тамошнее население, не знавшее дотоле ни наук, ни искусств. Некоторые рассказывают, что первые шестнадцать букв придумал афинянин Кекроп, либо фиванец Лин, или живший во времена Троянской войны Паламед, а остальные были изобретены вскоре после того другими, и главным образом Симонидом. 487В Италии же этруски научились письму у коринфянина Демарата, аборигены — у аркадянина Эвандра, и латинские буквы совпадают по начертанию с древнейшими греческими. Однако у нас тоже сначала их было немного, а остальные добавили позднее. Следуя этим образцам, Клавдий и ввел три новых буквы, бывших в употреблении, пока он находился у власти, а после забытых; их, впрочем, и сейчас еще можно увидеть в надписях на меди, выставленных на всеобщее обозрение на рынках и в храмах.

15. Вскоре затем Клавдий произнес в сенате речь по поводу коллегии гаруспиков, в которой требовал не дать равнодушию довести до гибели это старейшее в Италии искусство. «В тяжелые для государства дни, — сказал он, — римляне много раз призывали людей, сведущих в гаруспициях, их трудами забытые было обряды восстанавливались и в дальнейшем исполнялись более тщательно. Самые знатные люди Этрурии, иногда по своей воле, иногда побуждаемые к тому римским сенатом, сохраняли необходимые в этом деле познания и передавали их из рода в род. Теперь небрежение благородными искусствами и засилие чужеземных суеверий привели к тому, что знания эти почти вывелись. Действительно, государство наше сейчас процветает, но за это надо быть благодарным богам, а не допускать, чтобы в счастливую пору оказались преданы забвению обряды, столь тщательно соблюдавшиеся в пору невзгод». На основании этих доводов сенат издал постановление, обязывавшее понтификов позаботиться о том, чтобы деятельность гаруспиков пользовалась поддержкой и поощрялась.

16. В том же году племя херусков 488обратилось к Риму с просьбой дать им царя — знать их была истреблена в междоусобных войнах, и единственный оставшийся в живых отпрыск царского рода, по имени Италик, содержался в столице империи. По отцу Италик происходил от брата Арминия, Флава, по матери — от Актумера, вождя хаттов; 489он был красив собой и хорошо владел оружием и на германский, и на римский лад. Цезарь убедил его без колебаний принять на себя власть, подобавшую ему по рождению, снабдил его деньгами и дал охрану. «Ты первый, — добавил он, — кто, родившись здесь, — причем не заложником, а гражданином Рима, — покидаешь наш город, дабы встать во главе чужого народа». Германцы с радостью встретили Италика и на первых порах относились к нему хорошо, главным образом потому, что, посторонний царившим у них распрям, он ко всем был равно благожелателен. Спокойное, ласковое обращение делало его приятным каждому, участие в попойках и развлечениях особенно располагало к нему варваров, так что он с каждым днем стяжал все больше похвал и уважения. Когда же молва о нем начала распространяться по соседним и даже отдаленным землям, некоторые из херусков, выдвинувшиеся во время междоусобных распрей и теперь со злобной подозрительностью следившие за растущим могуществом Италика, бежали к окрестным племенам и стали убеждать их, что древняя свобода Германии гибнет, а римляне все больше забирают верх. «Разве, — говорили они, — мы не в состоянии найти на место царя человека, родившегося и выросшего у нас, здесь? Разве единственный, кто достоин верховной власти, — это сын соглядатая Флава? 490Напрасно на нас пытаются подействовать именем Арминия — если бы и родной сын его вырос в земле, нам враждебной, был вскормлен в неволе и, как раб, служил там своим господам, привык к обычаям чужестранцев и был запятнан всеми их пороками, а затем явился бы сюда царствовать, даже он не мог бы вызвать у нас ничего, кроме страха. Италик же, по всему судя, идет по стопам отца — злейшего врага своего народа, не дрогнувшего поднять оружие против родины и ее богов».

17. Подобными доводами они привлекли множество сторонников; не меньше приверженцев было, однако, и у Италика, который обратился к своему войску со следующими словами: «Я не явился сюда, как захватчик, вопреки вашей воле. Вы сами призвали меня, потому что я превосходил других благородством происхождения. Теперь вам предстоит проверить, достоин ли я сравняться также и доблестью с Арминием, моим дядей, или с дедом моим Актумером. Отца мне тоже не приходится стыдиться — по воле германцев он сделался союзником римлян и ни разу не нарушил своего долга. Лицемерные же разговоры о свободе — лишь предлог для тех, кто, потеряв уважение соплеменников, готов теперь погубить весь свой народ, лишь бы развязать смуту, на которую они возлагают свои последние надежды». Толпа отвечала ему возгласами, исполненными бодрой уверенности. В начавшейся битве — для варваров весьма значительной — царь одержал победу, но затем, опьяненный успехами, стал вести себя столь надменно, что подданные прогнали его. Лангобарды 491помогли ему вернуться на престол, на котором он и своими успехами, и своими неудачами лишь содействовал упадку племени херусков.