Гай Крисп - Историки Рима

27. Я понимаю, как трудно поверить, чтобы нашлись люди столь неслыханной дерзости, решившиеся среди города, где всегда все известно и никто ничего не держит в секрете, будучи один консулом следующего года, другая — супругой принцепса, заранее назначить день своей свадьбы, пригласить, как бы заботясь о будущем потомстве, свидетелей, согласных подписать брачный договор; понимаю, что лишь в невероятном сне можно вообразить, как она выслушивает сватов, проходит под свадебным покрывалом, приносит жертвы богам и, окруженная гостями, возлежит на пиру, представить себе их поцелуи и объятия, а потом и их ночь, полную страстных супружеских ласк. Но я ничего не придумываю и не стараюсь поразить ничье воображение; здесь и в дальнейшем я передаю лишь правду, лишь то, что слышали и записали старые люди.

28. Все это привело в ужас домочадцев принцепса и, прежде всего, тех, кто держал в своих руках власть, а потому подвергался в случае переворота наибольшей опасности. Раньше они тайно обсуждали складывающееся положение, сейчас стали высказывать свое возмущение открыто. «Шут, 502прежде осквернявший императорское ложе, навлек позор на голову принцепса, но никогда не представлял угрозу его жизни. Теперь место шута занял молодой человек знатного рода; красота, ум и ожидающее его в скором времени консульство внушают ему самые честолюбивые надежды. Каков будет его следующий шаг после такой свадьбы — ясно каждому». Страх овладевал ими с новой силой всякий раз, когда они вспоминали о нерешительности Клавдия, о его готовности слушаться своих жен, обо всех, кто был убит по проискам Мессалины. В то же время доверчивость принцепса внушала им надежду, что, ошеломив его сообщением о чудовищном злодеянии Мессалины, они сумеют добиться ее осуждения без разбора дела. Главная опасность для них состояла в том, что, едва услышав голос жены, Клавдий перестал бы верить рассказам о ее преступлениях, даже если бы она сама в них призналась.

29. Сначала Каллист, о котором я упоминал в связи с убийством Гая Цезаря, Нарцисс, некогда подстроивший гибель Аппиана, и Паллант, 503пользовавшийся в то время наибольшей благосклонностью принцепса, решили было тайными угрозами заставить Мессалину расстаться с Силием, а все происшедшее скрыть. Затем, однако, Паллант и Каллист отказались от этого плана — один из трусости, другой — зная по опыту предыдущего царствования, что для сохранения власти осторожность иногда бывает важнее решительности. Нарцисс продолжал действовать один, с той лишь разницей, что теперь он старался не вспугнуть Мессалину и не обронить ни слова о своих намерениях. Привыкши ничего не упускать из виду, он сообразил, что цезарь находится в Остии уже давно, и послал туда двух его наложниц, к которым принцепс был особенно привязан: Нарцисс осыпал их деньгами, надавал обещаний, объяснил, насколько усилится их влияние, если удастся избавиться от Мессалины, и убедил, наконец, рассказать Клавдию обо всем происходящем.

30. Когда они остались наедине с цезарем, Кальпурния (так звали одну из этих женщин) бросилась ему в ноги и закричала, что Мессалина вышла замуж за Силия. Тут же она обращается к нарочно стоявшей рядом Клеопатре и спрашивает, слышала ли она об этом; та ответила, что слышала, и Кальпурния стала заклинать Клавдия вызвать Нарцисса. Явившись, он начал просить прощения за прошлое, за то, что не рассказывал цезарю о Веттиях и Плавтиях. 504«Да и теперь, — продолжал он, — я обращаюсь к тебе не для того, чтобы осудить ее за измену супружеской верности, не затем, чтобы ты потребовал возвращения своего дворца, своих рабов, всех богатств, принадлежащих тебе как принцепсу. Пусть Силий пользуется всем этим на здоровье, но пусть вернет жену, пусть уничтожит брачный договор. Понимаешь ли ты, что уже отрешен от власти? О браке Силия знают народ, сенат, преторианцы, и если не принять срочные меры, он станет хозяином столицы».

31. Клавдий призывает близких ему людей, с мнением которых особенно считался, расспрашивает их — сначала Туррания, ведавшего подвозом продовольствия в Рим, затем командира преторианцев Лузия Гету. Они рассказывают, что происходит в городе, и тут же остальные наперебой начинают убеждать императора отправиться в лагерь преторианцев, обеспечить себе их поддержку, подумать сначала о собственной безопасности и лишь затем о возмездии. Как явствует из всех рассказов об этих событиях, Клавдий был так перепуган, что беспрерывно спрашивал, он ли еще правит империей, по-прежнему ли Силий его подданный?

Между тем наступила середина осени, и Мессалина, больше чем когда-либо погруженная в наслаждения, устроила у себя дома представление, изображавшее сбор спелых гроздьев. Работали виноградные жомы, сок переполнял чаны, женщины, опоясанные шкурами, метались в танце, как вакханки, безумствующие во славу своего бога или приносящие ему жертвы. Сама хозяйка, с распущенными волосами, потрясая тирсом, и Силий, опутанный хмелем, оба в котурнах, раскачивали головами в лад хору, распевавшему непристойные песни. Говорят, будто кто-то крикнул Веттию Валенту, взобравшемуся из озорства на вершину высокого дерева, что он оттуда видит. «Из Остии надвигается страшная буря», — ответил он, то ли действительно увидев нечто подобное, то ли случайно произнеся слова, которые оказались пророческими.

32. Между тем уже не слухи, а бесспорные вести шли отовсюду, показывая, что Клавдий все знает, что он торопится в Рим и возмездие близко. Мессалина спешит скрыться в Лукулловых садах; Силий, дабы не выдать владевшего им страха, возвращается к делам на форуме; остальные бросаются кто куда, но подоспевшие центурионы хватают их на улицах и в тайных убежищах и волокут в тюрьму. Мессалина, хоть и потеряла голову от всех этих несчастий, решается предпринять шаг, столько раз выручавший ее в прошлом, но теперь требовавший особого присутствия духа, — она отправляется навстречу мужу, чтобы любым способом попасться ему на глаза, и велит Британнику с Октавией тоже поспешить в объятия отца. Ей удается даже уговорить Вибидию, старшую из дев-весталок, обратиться к великому понтифику 505и молить его о прощении. Сама она тем временем, в сопровождении лишь трех спутников — такая пустота мгновенно образовалась вокруг нее — пешком пересекает город и в повозке для нечистот выезжает на Остийскую дорогу. Ни в одном человеке не пробудила она сочувствия, ибо отвращение к ее безобразиям заглушало жалость.

33. В ближайшем окружении цезаря, однако, царило смятение. Здесь сомневались в верности префекта претория Геты — человека, с равной легкостью шедшего и на добрые и на дурные поступки. Собрав всех, разделявших эти страхи, Нарцисс стал убеждать Клавдия, что единственный путь к спасению — передать командование преторианцами на один день кому-либо из отпущенников, и прибавил, что готов взять это на себя. Опасаясь, как бы по дороге в Рим Луций Вителлин и Ларг Цецина 506не переубедили принцепса и не заставили его устыдиться принятого решения, он настойчиво просит предоставить ему место в императорских носилках, и получает на это разрешение.