И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Очередная, VI Гравитационная конференция происходила в Копенгагене в 1971 г. Я не принимал в ней участия, и, как выяснилось, это было к лучшему — судьба меня уберегла. Ру­ководителем советской делегации снова был академик Фок. В состав делегации наряду с другими входили А.З. Петров и Д.Д. Иваненко. Еще до выезда в Копенгаген стало известно, что Международная гравитационная комиссия предлагает про­вести следующую, VII конференцию в Израиле, что связыва­лось с именем великого Эйнштейна, который активно поддер­живал создание этого государства. По очевидным причинам неожиданное известие произвело шок в партийных кругах. Де­легации был дан строгий наказ — «лечь костьми», но не допу­стить этого безобразия.

Насколько мне известно, советская делегация проводила большую закулисную работу и демонстративно покинула зал заседания, когда происходило голосование по утверждению Израиля в качестве места проведения следующей конферен­ции. Фок оставался в зале, хотя и не голосовал. Но повлиять на общее решение не удалось.

По возвращении в Москву в партийных инстанциях было произведено тщательное расследование случившегося. Как из­вестно, после зарубежных поездок советские ученые обязаны были писать отчеты, в которые, наряду с научными итогами, полагалось включать и общие впечатления.

По-видимому, в некоторых отчетах вопросу об Израиле уде­лялось значительное внимание, так как участникам надо было оправдаться в том, что они не смогли выполнить полученные «директивные указания». Для Фока результат оказался пла­чевным — после Копенгагена его более за границу не выпус­кали. Он тяжело переживал это. Как я уже говорил, он знал себе цену, и подобный запрет, задевая самолюбие, был для него унизителен.

Научный авторитет Фока был столь высок, что партийные инстанции раньше никогда не чинили препятствий для его зарубежных поездок. Всегда уверенный в себе, он после 1971 г. выглядел несколько подавленным. Создавалось впечатление, что запрет на поездки сказался на его здоровье. Раньше его уверенность в себе проявлялась даже в шутках. Как известно, советские ученые, вернувшись из-за границы, обязаны были заявлять о прочитанных там лекциях и сдавать государству гонорары. Владимир Александрович этого никогда не делал и шутил, говоря своим друзьям: «Академик — не оброчный му­жик» или: «Дают пятак, а требуют, чтобы ты сдал им рубль».

Фок пытался бороться против ущемления своих прав, обра­щался в разные инстанции, но добиться ничего не мог. Он мне говорил, что во время одного из таких визитов ему пока­зали отчет о поездке в Копенгаген, написанный его протеже Петровым. Все выезжающие за границу были обязаны писать отчет. В отчете Петрова говорилось, что Фок в своих выступ­лениях на конференции не дал отпора сионистам (так окрес­тили всех, голосовавших за проведение конференции в Израи­ле). Рассказывая эту историю, Владимир Александрович возмущался и применял типичную для физика-теоретика ло­гику: «Петров не мог знать, что я говорил на конференции, так как он не знал ни одного иностранного языка. К тому же во время голосования Петрова и в зале не было!» У меня сло­жилось впечатление, что чиновник из Министерства высшего образования, показавший отчет Петрова, хотел сознательно усилить удар, поскольку хорошо знал, что Фок сильно про­двигал Петрова и тот был многим ему обязан.

Последний раз я видел Фока на праздновании 250-летия Академии наук. Он, грузный, с явной одышкой, поднимался по лестнице в сопровождении дочери Натальи Владимировны.

Создавалось впечатление, что он полностью отключился от внешнего мира, чему, естественно, также способствовала его глухота. Вскоре Фока не стало.

Я столь подробно описал мою первую поездку, чтобы об­легчить читателю, не знакомому с особенностями нашей тог­дашней жизни, чтение последующих страниц. Эти воспоми­нания написаны спустя много лет после первой моей поездки на Запад. За прошедшие годы я неоднократно побывал за ру­бежом. Бывало разное. Как и в первый раз, выезды часто со­провождались трудностями, иногда срывались. Все это отни­мало у меня массу сил и здоровья. Однако ретроспективно мне видится во всех коллизиях только абсурдная и юмористи­ческая сторона.

Указ королевы Юлианы

В 1967 г. я был избран Лоренцовским профессором Лей­денского университета в Голландии. Эта почетная кафедра уч­реждена в честь великого голландского физика X. Лоренца и ежегодно замещается иностранными физиками. Назначения на эту должность производятся королевскими указами. Под­писи Лоренцовских профессоров можно увидеть на стене глав­ной аудитории Института Лоренца.

Получив указ королевы Юлианы о моем назначении, я на­чал оформление документов. Естественно, будучи директором Института теоретической физики, я не собирался оставлять его на год и планировал поездку лишь на три месяца. Однако вскоре из Управления внешних сношений Академии наук (УВС) мне сообщили, что мой отъезд не может состояться. Решение было принято не в самом УВС. Эта организация, по моим многолетним наблюдениям, была скорее лояльной и не чини­ла особых препятствий для выездов, хотя среди многочислен­ных сотрудников управления иногда встречались люди очень недоброжелательные.

Получив отрицательный ответ из УВС, я обратился к прези­денту Академии наук и объяснил неприличие ситуации, посколь­ку к ней была причастна королева Юлиана. Мстислав Всеволо­дович Келдыш быстро сообразил, как можно использовать это обстоятельство, вызвал к себе тогдашнего начальника УВС

С.Г. Корнеева, о могуществе которого ходили легенды, и пред­ложил ему подготовить новое письмо в «инстанции». Главным в новом письме должна была быть идея о том, что королева Юлиана обидится, если Халатников не приедет. Этот аргумент, по-видимому, подействовал, и мне разрешили принять назна­чение на должность Лоренцовского профессора и выехать в Голландию сроком на один месяц (вместо одного года, как это предусматривалось приглашением). Я был доволен результа­том, поскольку в то время поездки на такой «большой» срок были редкостью. В обязанности Лоренцовского профессора входило чтение некоторого количества лекций. Я прочитал их все за один месяц, посетил Лабораторию им. X. Камерлинга- Оннеса, где впервые был получен жидкий гелий, с теорией сверхтекучести которого была многие годы связана моя науч­ная жизнь. И, естественно, поездка запомнилась тем, что дала мне возможность оставить свою подпись в очень достойной компании.

Наш великий ровесник

В 1968 г. в Триесте, в Италии, происходило торжественное открытие здания Международного центра теоретической физи­ки, который организовал пакистанский физик Абдус Салам, про­фессор Империал-колледжа в Лондоне, впоследствии получив­ший Нобелевскую премию. Центр в Триесте сейчас хорошо известен, в нем побывали все теоретики мира. Он возник в 1964 г. одновременно с Институтом теоретической физики им. Ландау. Совпадение этих дат не случайно, оно отражает естественные процессы в науке, которые связаны с величайшими достиже­ниями теоретической физики 50-х годов: созданием квантовой электродинамики и теории сверхпроводимости. Основную за­дачу Центра Салам видел в содействии развитию теоретической физики в странах третьего мира (Азии, Африки, Латинской Аме­рики). И хотя он создавался под эгидой Международного атом­ного агентства в Вене, 90% средств на его содержание щедро давало итальянское правительство. В получении средств — ог­ромная заслуга заместителя Салама, Паоло Будинича. Выбрав этого итальянского физика на роль своего заместителя, Салам сделал, несомненно, очень удачный шаг.