И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Итак, было такое официальное распоряжение по Академии наук, очень серьезный документ. Капица написал об этом пись­мо в Генштаб, но ответа не получил. А дальше события разви­вались следующим образом. В начале 1945 г. моего командира полка отправили учиться в академию. Я принял у него полк и до сентября оставался командиром полка. Но Капица никогда не сдавался и не проигрывал. Он не любил, когда ему отказы­вали и не успокоился, не получив ответа из Генштаба. Летом 1945 г. праздновалось 220-летие Академии наук. Это было уже после бомбардировки Японии и после испытаний американ­ской ядерной бомбы. Капица сидел в президиуме рядом с мар­шалом Вороновым, командующим артиллерийскими войска­ми. Капица его поддразнивал тем, что теперь, после создания атомной бомбы, артиллерия больше не будет богом войны. И среди прочего назвал меня, как человека, который физике нужнее, чем артиллерии. И вскоре появился приказ маршала Воронова о моей демобилизации. Собственно, раньше меня не отпускали потому, что моя должность уже считалась до­вольно высокой, и людей с таких должностей в военное вре­мя не отпускали. Но теперь, после приказа Воронова, меня освободили.

Так что в начале сентября, как раз в тот день, который был объявлен днем победы над Японией, я демобилизовался с воен­ной службы и начал работать в Институте физических про­блем в качестве аспиранта Льва Давидовича Ландау.

Но мои отношения с армией на этом еще не закончились. С ней была связана еще одна смешная история. Уже летом 1946 г. я вдруг получил повестку, вызов к начальнику артиллерии ПВО, генерал-лейтенанту Лавриновичу, в Уланский переулок, где тогда находился штаб ПВО. Я явился туда, уже, естественно, в штатском, в летней рубашке. Лавринович принял меня, и по его лицу было видно, что он шокирован. Какой-то капитан смеет являться по его вызову в штатском! Да еще в летнем!

А вызвал он меня вот по какому поводу. Во время службы я как-то пытался придумать что-нибудь полезное для того мес­та, где служил, что-то усовершенствовать. В зенитной артил­лерии иногда ведется прицельный огонь, а иногда — загради­тельный. Это когда конкретной цели нет или ее не видно. Тогда просто выстраивается заградительная огневая «стенка» в опре­деленной зоне. Для проведения и расчета этой заградительной стрельбы командиры батарей, получив данные, вынуждены были пользоваться толстыми тетрадями вычислительных таб­лиц, и после сложных расчетов на пушку поступала команда, как поднимать ствол, куда его поворачивать и так далее, чтобы обстрелять нужный квадрат. А я придумал, как стрелять загра­дительным огнем с помощью данных, поступающих с ПУАЗО, прибора управления артиллерийским зенитным огнем. У нас тогда уже были такие приборы, которые были для того време­ни довольно сложной электроникой. В нашем полку был ка­надский прибор. У них были антенны, локаторы, они ловили цель, обрабатывали данные и выдавали координаты для пу­шек, даже передавали их электронным путем прямо на орудие. Моя несложная идея была в том, чтобы использовать данные с ПУАЗО при отсутствии цели. Для ее выполнения эти данные нужно было немного сдвигать, там использовалась некая слож­ная шкала, линейка, но это уже несущественно. Главное — не нужно было никаких сложных расчетов, каждое орудие могло поворачиваться и наводиться само.

Лавринович вызвал меня как раз в связи с этим изобрете­нием. Но, будучи удивлен моим внешним видом, спросил меня: «Почему в таком виде?» И, получив ответ, что я демо­билизован, удивился еще больше. Так эта история для меня и закончилась. Может быть, это мое изобретение используется где-то в войсках даже и сейчас, но я об этом ничего не знаю. А тогда я продолжил свою работу в Институте физических проблем.

СПЕЦПРОБЛЕМА В ИНСТИТУТЕ ФИЗПРОБЛЕМ

Атомная бомба в ИФП

Неизвестно, сумел ли бы я вернуться в физику, не прогре­ми американские атомные взрывы. Советским руководи­телям было ясно, кому адресован гром, и только поэтому Ка­пице удалось объяснить армейскому начальству, что физики стали важнее артиллеристов.

Итак, демобилизовавшись, в сентябре 1945-го я начал ра­ботать в Институте физических проблем и занялся физикой низких температур. До следующего лета никаких разговоров об атомном проекте до меня не доходило. Первый год в ИФП ушел на восстановление, так сказать, «спортивной» формы, на ознакомление с лабораториями и налаживание контактов, в первую очередь с В.П. Пешковым и Э.Л. Андроникашвили, которые активно работали в области изучения сверхтекучести гелия. В то время я не был близко знаком с П.Л. Капицей, но интерес к сверхтекучести стал, по-видимому, тем мостиком, который уже тогда связывал нас.

В августе 1945 г., как теперь стало известно, был сформиро­ван Спецкомитет под председательством Берии для создания атомной бомбы в СССР. В комитет вошли, в частности, Капи­ца и Курчатов. Однако вскоре Капица испортил отношения со всемогущим председателем комитета. Это непростая история. Капица в 1945 г. пожаловался Сталину на то, что Берия руко­водит работой комитета «как дирижер, который не знает парти­туры». И попросил освободить его от членства в этом комите­те. По существу, он был прав — Берия не разбирался в физике. Но сейчас ясно, что и Капица раздражал Берию, говоря: «За­чем нам идти по пути американского проекта, повторять то, что делали они?! Нам нужно найти собственный путь, более короткий». Это вполне естественно для Капицы: он всегда ра­ботал оригинально, и повторять работу, сделанную другими, ему было совершенно неинтересно.

Но Капица не все знал. У Лаврентия Павловича в кармане лежал чертеж бомбы — точный чертеж, где были указаны все размеры и материалы. С этими данными, полученными еще до испытания американской бомбы, по-настоящему ознако­мили только Курчатова. Источник информации был столь за­конспирирован, что любая утечка считалась недопустимой.

Так что Берия знал о бомбе в 1945 г. больше Капицы. Парти­тура у него на самом деле была, но он не мог ее прочесть. И не мог сказать Капице: «У меня в кармане чертеж. И не уводите нас в сторону!» Конечно, Капица был прав, но и Берия по- своему тоже был прав.

Сотрудничество Капицы с Берией стало невозможным. К этому огню добавлялся еще и кислород. Капица изобрел необыкновенно эффективный метод получения жидкого кис­лорода, но с воплощением новаторских научных идей у нас в стране всегда было непросто. Этим воспользовались недруги, обвинившие его во вредительстве. Над Капицей нависли серьез­ные угрозы. И он написал письмо Сталину с расчетом, что его отпустят из Кислородного комитета, из Спецкомитета по атом­ным делам, а институт ему оставят. Написав жалобу на Берию, он, конечно, сыграл азартно, но в каком-то смысле спас себе жизнь — Сталин не дал его уничтожить, скомандовав Берии: «Делай с ним, что хочешь, но жизнь сохрани». Осенью 1946 г. Капицу сместили со всех постов, забрали институт и отправи­ли в подмосковную ссылку — как бы под домашний арест. Всех закулисных подробностей этой драматической истории не знал, наверное, никто ни в то время, ни даже сейчас, но что-то я попытался со временем для себя восстановить.