Анатолий Козлов - Примириться с ветром

— От Урсулы, — шучу, пытаясь помочь Одиночнице-Печальнице.

— Мимо. Старшая из семи праматерей Урсула жила, если не ошибаюсь, 45 тысяч лет назад в нынешней Греции! Да-да, Урсула — родоначальница греков. Она отличалась стойкостью и грациозностью. А Ксения разводила костры и нянчила детей на южных берегах Черного моря, недалеко от лесов, в которых обитали волки и медведи. И было это 25 тысяч лет назад.

— Завидую твоей памяти, — поддел я землячку.

— Учись, пока время есть, — парировала девушка, гордо выставив под­бородок. — Могем, помним еще кое-что. Скажи, тебе неинтересно? — в ее взгляде мелькнуло разочарование.

— Очень интересно. Прости мне мою несдержанность. Просто ты ста­новишься очень серьезной, когда рассказываешь о чем-нибудь древнем и мне не известном. Хотел тебя немного развеселить. Прости, девочка моя. Тебя я готов слушать бесконечно. Хоть об Арктике, хоть об Антарктике. А хочешь, Библию пересказывай. Только не молчи. Простишь наглеца?

Я шел неуверенным шагом, пятясь, лицом к ней, не сводя глаз с каприз­ного личика моей спутницы.

— Не грузись, — наконец прыснула смехом Печальница. — Посмотрел бы ты на себя сейчас. Не иначе школьник-проказник перед строгой матема­тичкой. Легко мне с тобой, школьник-проказник. Уютно и надежно, я уже говорила об этом. Чувствую себя, словно у Бога за пазухой, в крайнем слу­чае — в резиденции патриарха русской православной церкви.

— Почему же русской, а не греческой? Она в данный момент ближе.

— Ты все шутишь. Не буду больше признаваться в сокровенном.

— И я не скажу, о чем мечтаю.

— Ну, здесь не надо быть Вангой, чтобы раскрыть, пан Максим, ваши мечты-желания, — Печальница склонила голову к плечу. — Отель, номер, постель и мы, голенькие и вспотевшие.

— Ого, снайпер. В десятку, — смущенно бормочу себе под нос. Не ожи­дал хода конем от Печальницы. Никак не удается ее просчитать.

— Не спеши. Никуда оно от нас не денется. Расслабься. А то застыл столбом.

Только в этот момент замечаю, что стою на месте как вкопанный. Ошело­мила меня красавица своей открытостью.

— Идем, не мешай людям гулять, — Печальница взяла меня под руку. — Дальше рассказывать о прародительницах? Или желание слушать пропало?

— Нет-нет, — поспешил я уверить историка-любителя. — С удовольстви­ем послушаю. Возможно, когда-нибудь щегольну своей осведомленностью. Продолжай, мое солнышко.

— Запоминай. За Ксенией следует Тара, которая жила 17 тысяч лет назад. Она олицетворяла собой твердость и нерушимость. Родина Тары в нынешней Тоскане, главный город которой — Флоренция. Ты не был во Флоренции?.. Я тоже не была. Значит, у нас есть к чему стремиться. Но речь не об этом. Там еще до римлян жили таинственные этруски. Впрочем, свое начало этот исчез­нувший народ берет не от Тары, потому что его корни — не индоевропейские. Потомки Тары двинулись на север — в будущие германские земли. К слову, я очень люблю немцев и мечтаю выйти замуж за одного из них, — Одиноч- ница-Печальница пытается поймать мой взгляд. Ей интересна моя реакция. Я же, словно соляной столп, стараюсь не показывать никаких эмоций. В душе начинаю ненавидеть абстрактного немца.

— На север, в нынешнюю Францию, двинулись с Пиренейского полу­острова многочисленные потомки Вельды. Жасмина родом из современной Сирии, — говорит Печальница ровным голосом. Кажется, будто текст она заучила. Возможно, это своеобразная фишка студенточки. Чтобы придать себе лоска и блеска в глазах туповатых (а почему туповатых? я себя тако­вым не считаю, хотя никогда не слышал о семерке прародительниц) юношей и мужчин в самом расцвете сил (ну и штамп — каких сил? — физических, психических, интеллектуальных.).

— Катрин выделялась искренностью и открытостью. Как я. Хотя и жила у северного побережья Адриатического моря, недалеко от сегодняшних Вене­ции и Триеста. Было это 10 тысяч лет назад. Хочешь — верь, а хочешь — нет, но больше всего среди нас потомков Елены. В ее характере доминировали веселость, ясность; ей была свойственна простота в общении. Вот так. Елена родом с Пиренейских предгорий, из охотничьих племен. Все наши прароди­тельницы жили, сам понимаешь, в очень тяжелых условиях и нам передали наиболее сильные свои гены. Всех перечислила или нет?

— Сложно сказать. Я же доверчивый слушатель, пальцы не загибал после каждого имени.

— Неважно. И так я весь вечер щебечу, для меня это нехарактерно.

— Я благодарный слушатель, дорогая девочка. Пользуйся этим.

— Действительно, поговорить мы все мастера, а вот слушать — не умеем и не хотим. А если о чем-то или о ком-то начинаем говорить, тут же перево­дим все на себя, любимых. Такова человеческая природа.

— Не зря науки постигаешь.

— На каждом шагу, в любом поступке присутствуют социология, филосо­фия, юриспруденция, пан Максим. Стоит только присмотреться и задуматься.

— Так чьи же мы, белорусы, дети, в конце-то концов?

— Божьи! — чересчур серьезно изрекла Печальница. — Только един­ственной любовью спасется человек.

— Ты имеешь в виду конкретного человека?

— Нет, человечество вообще.

— Тогда зачем рассказывала мне о праматерях, в чем глубинный смысл твоей истории?

— Это то же самое, что спросить о смысле жизни. Или попросить описать идеальных мужчину, женщину. Не ищи глубины там, где ее быть не должно. Ибо начало всему, точка отсчета — пустота. Абсолютная.

— Неужели? А как тогда быть с диалектикой?

— Коту под хвост твою диалектику.

— Договорились и в самом деле до пустоты, до нулевой отметки. Нач­нем сначала, прошу прощения за тавтологию. Я — Максим. Ты мне очень нравишься.

— Одиночница-Печальница. И ты мне небезразличен. Ха-ха-ха, теперь понимаешь, в чем польза философии, пан Максим, — девушка обхватила меня за шею легкими руками, сцепила ладони в замок на уровне лопаток и поцеловала. В ее губах чувствовались нетерпение, страстность, изголодав­шаяся настойчивость. Так целуются после долгой разлуки. Ее мелкие зубки легко покусывали мою нижнюю губу. Впрочем, это было даже не покусыва­ние, скорее умелое массирование. Опыт есть, — отметил я мысленно и в ту же секунду забыл обо всем, потому что ее верткий язычок прорвался к моему. Томительное наслаждение половодьем разлилось по всему телу, а внутрен­ний слух выхватил откуда-то переливчатую, многоколенную соловьиную трель. Душу мою затопила весна. Всепоглощающая, сумасшедшая, яростная весна посреди лета Греции. На острове Миконос я за один год встретил две весны, одну за другой. Скажете: так не бывает. И будете неправы на все сто процентов. Потому что, вероятнее всего, вы не любили. Миновала вас стрела Купидона. А вот меня в ту минуту она смертельно ранила. Купидон пробил одной тугой острой стрелой мое и ее, Печальницы, сердца. Не отрываясь от губ своего солнышка, я уже знал, что наконец-то нашел свою судьбу, отыскал свою половинку. Не смейтесь над этакой банальщиной. Все мы — влюблен­ные — слепы и глухи, словно тетерева на токовище.