Леонид Яровенко - Так все и было, или рассказы бывалого одессита

— Нет, Петрович, ты напрасно гневишь судьбу. Тебе сегодня везет. К вечеру, возможно, тебя будет ждать бутылочка теплого «Лиманского», двести грамм «Любительской» колбаски и, как премия от ЦК КПСС — бычки в томате.

Петрович расцвел в улыбке, превратившись в счастливого беззубого ящера.

— Кстати, — кивнул мне Гека, — подопри шваброй дверь, а то Петрович, вместе с обивочным материалом, еще чего доброго приведет участкового, а на нашей «парижской» фабрике не предусмотрена доля для таких компаньонов. Ну что, начнем вторую часть фильма «Фантомас» — таинственное превращение пенопласта в элегантные сабо.

— ХА-ХА-ХА! — гомерически рассмеялся Гека, копируя Фантомаса.

Я поддерживал застиранную куртку руками, а Гека вырезал из нее ножницами для обоев боковую обивку «парижских» сабо. После этого Гека отодвинул один из камней одесского ракушечника и достал из-под него два тюбика клея БФ-2. Петрович аж присвиснул, когда увидил у Геки в руках клей.

— Спокойно, спокойно, Петрович, не суетись. — Гека успокаивал своего «ученичка», — я же сказал, бычки в томате и «Лиманское», но вечером. Неужели ты хочешь сейчас занюхать клей, а потом еще и «Лиманское»? Ты уж выбирай или то, или это. Ты же знаешь, два праздника в один день не случаются, по крайней мере, в нашей «французской» компании, всеядный ты наш.

На лице Петровича отобразилась хмурая мина. Он был похож на обиженного ребенка, лишившегося любимой игрушки.

— Так, теперь надо сделать низ и верх, — сообщил Гека и пошел к двери.

Всего то, подумал я.

— Так, так, так, — Гека посмотрел на «Orient», — «туча» открывается через полчаса, а у нас еще Петрович не валялся.

— Петрович? — переспросил я.

— Петрович — он же конек-горбунок всеядный. Петрович валяется тогда, когда все классно. Так что — вперед на баррикады.

Гека взял резиновый половик для вытирания ног при входе, стряхнул с него пыль. Мы с ним вырезали две подошвы для нашего нового обувного бренда.

— А из чего будет верхняя часть? — спросил я у «мастера».

— А, это самое главное! Это, можно сказать, «морда» изделия, т. е. это то же самое, как экстерьер у собаки, как стоячие уши у овчарки.

— Уши? — чего-то не понял я, — мы, что еще будем ловить каких-то собак? Это что, будут унты из собачей шерсти на платформе, а не сабо?

— Да нет, — рассмеялся Гека, — ты транспарант видел на доме «Труд, мир, май!», так это тоже самое. Это как у женщины, что главное? Макияж!

При этом он с трудом вытянул из очередной «нычки»-тайника далеко не новую женскую сумочку из блестящей, чешуйчатой кожи черноморской диковинной рыбы «дермантин». Мы разорвали сумку пополам и Гека полез в покосившийся, старый шкаф, вынул оттуда швейную машинку фирмы «Zinger», на которой снизу была отчеканена дата выпуска — 1931 год. С этой минуты я понял, что Гека действительно профессионал, т. е. мастер международного класса или даже олимпийский чемпион по изготовлению импортной фирменной обуви. Я помог Геке установить старую, видавшую виды швейную машинку на краю такого же антикварного стола. Гека быстрым, привычным движением взял валявшуюся на столе пипетку, которой когда-то кому-то лечили нос, осмотрелся и поднял с пола банку из под рыбных консервов.

— А-а-а, — радостно закричал он, — масло есть! Петрович его не очень любит, его после него сильно проносит, а нам будет чем смазать машинку, и будет она работать как часы «Победа», четко и недолго, но нам-то этого, хватит, — он улыбнулся и мы ударили по рукам.

Гека вырезал из супер-сумки верхнюю часть. Конечный продукт был похож на блестящие стельки-«тараньки», ярко сверкавшие при свете одинокой лампочки.

— Ну, все, — выдохнул Гека, — начнем «лыжи» собирать.

Он смазал дефицитнейшим в те времена клеем БФ-2 стельки и наклеил их поверх платформы. Потом, довольно быстро и аккуратно обломком старой отвертки стал вкладывать части «рыбьей чешуи» в боковины платформы, недавно оклееной кусками свежеворованной кожи диковинной рыбы «дермантин».

— Требую аплодисментов, — радостно воскликнул Гека.

Я хлопнул несколько раз в ладоши так громко, что Петрович проснулся и звучно отрыгнув, посмотрел на нас уставшим, измученным взглядом.

— Изделие номер три практически готово.

Я захихикал. Я тогда уже понимал Гекину шутку, потому что под названием «изделие номер два» в аптеке Гаевского на Садовой улице продавали презервативы.

— Ну, что, будем отдавать концы или будем делать место для швартовки ног? — задал вопрос Гека в никуда. Он внимательно рассматривал платформу, которая, по всей видимости, напоминала ему кнехты (швартовочные тумбы).

— Что-что? — переспросил я.

— Низ, на который ставится нога, есть. А как нога будет держаться, ты об этом не подумал? Я понимаю, что ты сейчас сомневаешься в том, что на этом, вообще, можно ходить. Ну, это ты напрасно. Женщина, которая купит эту стильную парижскую обувь, будет счастлива… минут пять…

— А почему только пять минут? — удивился я.

— Во-первых, счастье долгим не бывает. Во-вторых, на классную обувь из Парижа мы можем выписать гарантию на три минуты. А если у женщины кривые ноги? То о какой гарантии нашего предприятия может идти речь? Но мы же «французские» производители и, если наш покупатель даст нам обещание, что он не будет в наших сабо бегать, то гарантию на шестьдесят секунд мы ему выпишем… мысленно.

Гека шутил и между делом выстрачивал из оставшихся лоскутов куртки несколько перепонок, которые затем прикреплял к платформам сабо. Как ни странно, но весь этот конструктор, состоящий практически из отходов пенопласта, старой куртки, сумки из блестящей чешуи и далеко не нового резинового коврика был успешно собран. С нежностью и трепетом Гека подтирал рукавом старой рубашки остатки клея, любуясь своим изобретением. Я был крайне удивлен результатом. На меня смотрели реально симпатичные женские сабо, явно импортного производства.

— Ну, юнга, нравится? — Гека продолжал с любовью смотреть на свое творение, напоминая собой Леонардо да Винчи, только что закончившего писать Мадонну.

— Ну, теперь остался последний штрих, подпись мастера.

— Подпись мастера? — переспросил я, — ты, что же хочешь на подошве написать свое имя и фамилию?

— Мой юный друг, в нашем бренном мире такие скульпторы, как я, лишены возможности ставить свои инициалы на таких шикарных произведениях искусства, потому что в СССР, к сожалению, существует уголовный кодекс, который я пытаюсь не нарушать. Если я оставлю свои инициалы на этих, с позволения сказать, скульптурах из Парижа, то меня быстро найдут, но не для того чтобы увековечить, а для того чтобы наградить.

— Наградить? — удивился я.

— Да, да, да! Именно, наградить!