Леонид Бобров - Нас было тринадцать

Нас было тринадцать, нет, тогда еще только двенадцать, сотрудников физической лаборатории, затерянной в пустынных горах Западного Памира. Зима наступала, извещая о своем приближении ураганными ветрами, ночными морозами, внезапными вихрями мокрого снега и града.

Обед только что кончился. В нашей столовой-библиотеке-комнате отдыха было тепло и уютно. Расходиться не хотелось. Я подошел к столу. Темные тучи неслись почти над крышей нашего дома. Изредка сквозь разрывы проглядывал бледно-оранжевый диск солнца. Завыл ветер, и крупные градины забарабанили по стеклу.

Еще несколько дней, и непролазный снег завалят дорогу. На долгие месяцы мы будем отрезаны от всего мира.

Где-то далеко, бесконечно далеко — Москва, друзья, Света… А я тут, за тысячи километров от них. Каждый день одни и те же люди. Их лица я буду видеть днем и вечером. Их, и никого другого.

Вот Олег, мой старый товарищ. С ним мы вместе учились, жили в одной комнате в общежитии, спорили иногда до рассвета. Уткнулся сейчас близорукими глазами в книгу и витает где-то… А левая рука машинально теребит ухо. Сколько мы ни смеялись над этой нелепой привычкой, ничего не помогало!

Рядом — Сергей Петрович. Немолодой, грузный, сидит, зажав по привычке палку между коленями, положив руки на набалдашник. Задумался Петрович. Верно, годы войны вспоминает, быть может, семью погибшую в Ленинграде.

Борис Владимирович (или Б. В., как привыкли мы называть его между собой) и Вера встали из-за стола в направились в свою комнату. Профессор Борис Владимирович Соболь оставил кафедру, квартиру в Москве и примчался на Памир исследовать космические лучи. Да еще жену затащил в эту глушь. Ей здесь особенно тоскливо. У нас хоть работа, а она, врач без больных, радуется каждому насморку.

На диване уютно устроились и о чем-то шепчутся Марина и Гиви. Прошлой зимой немало забот нам доставил один сотрудник. Что-то ему не нравилось, кто-то его обидел. Весной Б. В. посоветовался с Петровичем и предложил брюзге уехать. Вот вместо него и появился веселый, симпатичный Гиви Брегвадэе.

В углу дремлет Андрей Филиппович Листопад. Хороший, опытный экспериментатор, но человек угрюмый, замкнутый… Что заставило его забраться в горы, где дышать-то трудно, не то что работать?

Кронид Августович и Петя засели за шахматы. Положение, видимо, создалось сложное. Методичный, рассудительный Кронид, попыхивая трубкой, внимательно смотрит на доску и не спешит сделать ход. А Петя, быстрый, непоседливый, то и дало оглядывается по сторонам. Очень ему хочется, чтобы все видели, как он здорово играет.

С началом зимовки Петя становится особо важной персоной. Он — радист. Через него тянется ниточка, связывающая нас с Большой землей. Все новости и весточки от родных и друзей приносят Петя.

За партией, поглаживая бороду, наблюдает Алексей Тихонович Харламов — наш молчаливый, исполнительный лаборант. Он и сейчас воздерживается от замечаний. Гиви, тот бы уже десяток советов дал каждому из партнеров.

Тетя Лиза, завхоз и повар, присела у стола и что-то подсчитывает. У нее одно стремление: повкуснее всех накормить. После каждой трапезы она пытливо на вас смотрит и буквально расцветает, если слышит похвалу.

Пройдут недели, месяцы… Все дни будут похожими, как близнецы: завтрак, дорога на Альфу, приборы, схемы, измерения, потом обратно на базу. Обед, снова Альфа. Летом эти прогулки даже приятны. А зимой! Идешь по узкой дороге, жмешься к скале, подальше от обрыва. Потом карабкаешься по крутой тропинке. Даже работа стала казаться какой-то скучной, однообразной. Каждый день то же самое. Измеряем, сколько частиц летит с юга на север, сколько с запада на восток. Длиннющие таблицы, графики… Вот если б новый эксперимент удалось поставить! Есть у нас с Олегом одна идея…

Тишину нарушил Протон: огромный, лохматый, он вылез из-под стола, навострил уши и оглушительно залаял.

— Ребята, Протон что-то почуял! — воскликнул Петя. Тише, дайте послушать.

— Едет, Миршаит едет!..

Мы выбежали из дома. Протон носился по площадке и восторженно лаял. Через минуту из-за поворота показался «газик». Миршаит затормозил у самого крыльца в ловко выпрыгнул из машины.

— Миршаит, дорогой, вот молодец!

— Мы тебя только во вторник ждали, почему решил в воскресенье приехать?

— Понимаешь, метеосводка на понедельник дает большой снег. Утром я вытащил из кроватей этих лентяев в Хороге. Ругались, но машину нагрузили. Вот я и приехал. Наверно, в последний раз в этом сезоне.

— Письма есть?

— Счетчики привез?

— Ладно вам обнимать и тискать, — вмешалась тетя Лиза, — сами, небось, пообедали, а человек с утра не ел. Пойдем, сынок, я тебя накормлю.

— Спасибо, иду. Только вы меня, тетя Лиза, и цените. Да я же не один приехал, — сказал Миршаит, указывая в сторону «газика».

Из-за машины вышел высокий, широкоплечий, голубоглазый парень в щегольской лыжной куртке и яркой вязаной шапочке.

— Бойченко, Виктор. Прислан в штат лаборатории. Могу я видеть профессора Соболя?

Тетя Лиза увела Миршаита. Бойченко направился к Б. В. Мы быстро разгрузили «газик» и бросились писать письма. Это была последняя возможность их отправить. Через час Миршаит уехал.

Вечером, перед ужином, Б. В. представил нам Бойченко:

— Разрешите познакомить вас с новым сотрудником лаборатории — Виктором Викторовичем Бойченко. Полгода назад он успешно защитил диссертацию, в которой получил весьма интересные результаты. Мы попросим Виктора Викторовича сделать доклад на ближайшем семинаре. Работать он пока будет на Бете с Кронидом Августовичем.

— Борис Владимирович, я захватил с собой две бутылочки… Вы не будете возражать… По случаю приезда…

— Разве вас в Москве не предупредили, что у нас сухой закон?

— Да, но ведь вино тоже сухое, — сказал, улыбнувшись, Бойченко.

Когда стаканы были наполнены, Бойченко встал:

— Я предлагаю тост за здоровье и успехи всех членов этого небольшого и дружного коллектива. В первую очередь за милых женщин, с которыми я имел удовольствие познакомиться еще в Москве.

Тост был традиционный и банальный, как, впрочем, большинство тостов, но его конец сразу создал какую-то натянутость.

Б. В. недоуменно посмотрел на Веру.

— Боюсь, вы ошиблись, — сказала Вера, пристально глядя на Бойченко, — я вас не знаю.

Бойченко смутился.

— Позвольте, это было два года назад, да, два года с небольшим. Вы мне уступили лишний билет в Большой. У меня очень хорошая память на лица.

— Возможно, но с каких пор это называется знакомством?