Леонид Гартунг - Был такой случай… Повести

Когда Федю Кораблева спрашивали, где он живет, он отвечал:

— За переездом.

И было понятно, что мальчишка имеет в виду Сосновый переезд.

Что такое переезд? Рельсы, деревянный настил, полосатый шлагбаум. Около самого пути — белая будка с балкончиком. На балкончик выходила полная женщина в форменной фуражке и белой кофточке и подымала навернутый на палочку желтый флажок. Так она провожала каждый проходящий поезд.

Существовали, конечно, и другие переезды, но Федя там не бывал. Знал только свой — Сосновый. Так назывался он, может быть, потому, что к этому переезду почти вплотную подходил сосновый лес, а может быть, потому, что когда-то им заканчивалась Сосновая улица. А потом десятка два домов шагнули за переезд, в открытое поле. В одном из этих домов и жил Федя Кораблев. Перед окнами шло асфальтированное шоссе и нитка железной дороги. А дальше — небо и горизонт…

В их доме находились две квартиры, во дворе — два цветника, дальше — сарайчик для дров, в котором было две двери. Все это оттого, что здесь проживали две семьи: Перелясовы и Кораблевы. Кораблевых трое: мать — Лидия Борисовна, ее дочь Тая и сын Федя.

Лидия Борисовна работает ремонтницей. Встает она в пять: готовит на весь день для Таисьи и Феди. В семь она уходит на станцию. Оттуда ее везут на рабочем поезде к месту работы — иногда это близко, иногда далеко. Обед им привозят. На месте она надевает оранжевый жилет и в нем работает. Возвращается вечером.

Мать уже немолодая — так говорит она сама. До пенсии ей еще далеко, но выглядит она, и правда, старше своих лет. С работы возвращается усталая… Иногда рассказывает, что произошло «на дороге». Какая-то Валя работает как попало: забралась в кусты и дала храпака… Она дрыхнет, а за нее работай… А Мария Панкратовна, которую Федя никогда не видел, придавила палец — ноготь, должно быть, слезет; а Любка плохо щебенку подбивает, после нее приходится переделывать… А вчера на дороге кто-то разбил три контейнера. Милиция прибыла, но уже поздно… Осталось только две раздавленные коробки у асфальтированного шоссе. Коробки из-под женских зимних сапог. Те, кто разбил, ждать не будут, похитили добро и поминай как звали…

Таиска учится в университете, на физмате. Федя пробовал заглянуть в одну ее книжку и не понял ни строчки. Премудрость — выше ума человеческого. А Таиске это все — по колено. Значит, она ужасно умная.

Таиска сама себя недооценивает:

— Я обыкновенная, просто мне дается легко.

У Таискиного зеркала, что стоит на тумбочке, недавно появились всякие девичьи причиндалы: духи, кремы, шпильки. Федя удивился:

— А зачем тебе — ты и без того красивая.

— Скажешь тоже!

А сама, конечно, знает, что это так.

Федя рано понял, как плохо иметь красивую сестру. Где бы она ни появилась с братом, все на Таиску пялят глаза, как на какое-нибудь чудо. Да, она красивая. А он — «так себе». Ему тоже хотелось бы выглядеть несколько попривлекательнее, но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, он и не собирается никому нравиться.

Для Лидии Борисовны Тая — свет в окне, не то, что Федя. Тот учится «в полосочку»: иногда пять, четыре, три, изредка даже два. То сочинение сдал не вовремя, то задерется кто-нибудь — ну как не дать сдачи? Последнее время Федя чувствовал, что мать не спокойна за Таю. Чуть припоздает та из университета — Лидия Борисовна по нескольку раз выходит во двор встречать. А что, спрашивается, с ней может случиться? Маленькая она, что ли? Так Федя мать и спросил. Лидия Борисовна ответила:

— В том-то и дело, что не маленькая.

Со своими соседями Кораблевы с некоторых пор «на ножах». Впрочем, это только так говорится. До ножей, само собой, дело не доходит… Началось это давно. Почему? Во-первых, когда умерла старушка-соседка, Перелясовы мечтали занять весь дом, но из этого ничего не вышло. Напрасно старик Перелясов грозил, что будет жаловаться. ЖЭК вселил Кораблевых — и все.

Вторая причина — в ночь под первое сентября прошлого года кто-то забрался в перелясовский цветник и ополовинил их лилии. Кто-то… А подумали на Федю. Перелясов даже участкового милиционера, Черныша, вызвал. Лидия Борисовна, которая обычно соседям все прощала, на этот раз возмутилась: «Ну, это уж слишком!»

Черныш, правда, отнесся к делу без энтузиазма: составил акт, измерил складным метром следы на земле и на этом поставил точку. Но все же обидно…

И, вообще, не понятно, почему Перелясовы не купят себе отдельный дом? Эльма Самойловна, жена Перелясова, говорит, что нет денег, но вряд ли это так. И она, и ее муж Модест Антипович просто прибедняются. Оба — пенсионеры, но денежки у них, как видно, водятся. Они не в пример богаче Кораблевых: телефон у них, цветной телевизор, водопровод на кухне, верандочка, качалка, ковер и многое другое.

Лучше всего, конечно, телевизор. Без него какая жизнь… Правда, Федя нашел выход: взбирается на третью перекладину той лестницы, которая ведет на чердак, и заглядывает в перелясовское окно. Поверх занавески отлично виден экран. Иногда мешает затылок Модеста Антиповича. Но, к счастью, когда дело доходит до футбола, Модест Антипович уже дремлет, склоняет голову ниже и ниже, и тогда видно все до мельчайших подробностей. Спрашивается — зачем ему телевизор?

Федина мама сердится, усовещает сына:

— Где ты был? Опять у чужого окна? Охота унижаться? — Свои нравоучения она обычно заканчивает поговоркой: — На чужой каравай рот не разевай.

Что ж, это вполне резонно, но недолго осталось Перелясовым гордиться телевизором. Скоро у Кораблевых будет свой.

Мама об этом ничего не знает. Федя и Таиска втайне от нее копят деньги. Накоплено только 282 рубля. Но это неважно. Решено — значит, будет, хоть через год, но обязательно.

Откуда у них деньги? Очень просто: Таиска что-то берет считать на Моторном заводе, а Федя подрабатывает на железной дороге. На лето составилась студенческая бригада. Туда приняли Леньку Бублика, а тот потащил за собой Федю. Бублик сам на волоске, но все же позаботился о друге. Состоялся разговор со студентами, в котором Бублик превозносил достоинства Феди:

— Вы знаете, какой он жилистый!

— Не похоже…

— Это на вид он мелкий, а так почти взрослый. В каждом классе по два года сидел.

Все это, конечно, выдумки. Ни в одном классе Федя не сидел… Но на этот раз он не мешал врать Леньке — сопел и помалкивал. Студенты тоже, видимо, понимали, что Ленька преувеличивает, но не подавали вида.

— Пусть ходит. Посмотрим.