Михаил Кузьмин - Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

— Лотта, Лотта, катись за нами! — кричали ей снизу.

— На чемъ я покачусь? На своей шубкѣ? Возвращайтесь скорѣе съ санками.

Потомъ, подобравши шубку, она стала усаживаться въ широкія, но все же слишкомъ тѣсныя для взрослаго человѣка, санки къ общему веселью дѣтей.

— Ну, кто со мною?

— Я! я! И я! И я, Лотхенъ, и я!

— Ну, вались всѣ кучей!

И она сгребла дѣйствительно смѣющейся и визжавшей кучей всѣхъ желающихъ. Санки тронулись. Отъ неправильной тяжести свернули въ сугробъ, опрокинулись, и всѣ пассажиры разсыпались и покатились уже самостоятельно, безъ санокъ, въ разныя стороны, теряя шапки, рукавички, мелькая ногами въ теплыхъ пестрыхъ чулкахъ, крича отъ испуга и восторга. Сама Шарлотта долго не могла встать отъ смѣха. Наконецъ, ее подняли общими усиліями, и она, отряхнувшись отъ снѣга, легкой походкой въ кругу дѣтей отправидась къ дому.

Каліостро, снявъ шапку, спросилъ:

— Какъ пройти къ г-ну Медемъ?

Дѣвушка остановилась въ нѣкоторомъ изумленьѣ.

— Вы къ папѣ?

— Я къ графу Медемъ, я не знаю, батюшка ли онъ вамъ.

— Да. Это мой отецъ. У меня еще есть дядя, тоже Медемъ… Я сейчасъ васъ проведу. Подождите, дѣти, не ходите за мною и поклонитесъ господину.

— Не безпокойтесь, я самъ дойду, вы мнѣ только укажите входъ. Я не хочу мѣшать вашимъ развлеченіямь.

Дѣвушка покраснѣла.

— Вы давно смотрите, какъ мы дурачимся?

— Довольно.

— Вы навѣрное подумали: какая глупая дѣвушка, уже взрослая и возится съ ребятами. Я люблю дѣтей.

— Это дѣлаетъ честь вашему доброму сердцу.

— Ахъ, Лотта такая добрая, такая добрая!

— Сестрица совсѣмъ какъ ангелъ!

— Тише, дѣти, тише!

— Это ваши братья и сестры? — спросилъ графъ.

— Не всѣ.

— Нѣтъ, всѣ, ты всѣмъ сестрица, всѣмъ!

— Видите, какъ васъ любятъ.

Шарлотта стояла, опершись рукого на голову самаго маленькаго, и, улыбаясь, отвѣтила:

— Вы ихъ простите, сударь, они маленькіе дикари и говорятъ безъ прикрасъ. И еще простите, что случайно вамъ пришлось попасть въ такое шумное общество.

— Мнѣ случай далъ возможность быть свидѣтелемъ очаровательной сцены.

— Благодарю васъ! — отвѣтила дѣвушка, присѣдая, потомъ, указавъ графу подъѣздъ и подождавъ нѣсколько секундъ, вдругъ спросила вдогонку:

— Вы не изъ Берлина, сударь?

— Моя послѣдняя остановка была въ Кенигсбергѣ, но я былъ и въ Берлинѣ.

— Вы графъ Каліостро?

— Да, это я.

— Васъ ждутъ.

Графъ поклонился и продолжалъ идти высокому крыльцу.

Если вообще Каліостро ждали въ семействѣ Медемъ, то въ данный вечеръ, казалось, никто не былъ приготовлемъ къ его появленью.

Два брата Медемъ, нотаріусъ Гинцъ и г-жа Кайзерлингъ спокойно играли въ карты при свѣчахъ и со спущенными шторами. Графиня Медемъ, г-жа Биренъ и молодая г-жа Гратгаузъ рядомъ вязали за кругдымъ столомъ; въ сосѣдней комнатѣ кто-то игралъ на фортепіано; при каждомъ громкомъ пассажѣ собачка поднимала голову и ворчала, а г-жа Кайзерлингъ, не отрываясь отъ картъ, кричала:

— Тихо, Фридъ! Это совѣтникъ Швандеръ играетъ Гайдна. Все въ порядкѣ.

Черезъ три комнаты служанка рѣзала хдѣбъ и разставдяла тарелки; парень съ фонаремъ стоялъ у порога, принеся молоко съ погреба, и говорилъ о погодѣ.

Все было въ порядкѣ, все было какъ всегда, въ этотъ мирный митавскій вечеръ.

Пріѣздъ незнакомаго человѣка нарушилъ спокойствіе ужина. Прочитавъ переданное ему письмо, Медемъ поцѣловался съ графомъ, и, показавъ на него рукою своимъ семейнымъ, произнесъ:

— Это онъ.

Когда дошла очередь пожать руку Каліостро до совѣтника Швандера, послѣдній, посмотрѣвъ на гостя поверхъ очковъ, спросилъ:

— Не графъ ли Фениксъ вы въ одно и то же время?

— Да, я иногда называюсь и этимъ именемъ, когда нужно соблюдать особенную тайну. Я думаю, что это не мѣняетъ дѣла.

— О, конечно! Намь писалъ о васъ майоръ Корфъ.

— Изъ Кенигсберга?

— Вы угадали.

Каліостро нахмурился. Г-жа Кайзерлингъ, складывая и раскладывая карты, которыя она держала въ рукѣ, замѣтила про себя:

— Совѣтникъ вѣренъ себѣ, какъ часы!

Каліостро сдержанно, словно съ неохотой, произнесъ:

— Г. Корфъ прекрасный человѣкъ насколько я могу судить…

— Прекрасный, вполнѣ достойный! — съ удареньемъ подтвердилъ Швандеръ. — Но иногда легкомысленно судитъ о нѣкоторыхъ вещахъ и людяхъ, которые вполнѣ заслуживаютъ болѣе серьезнаго и осмотрительнаго отношенія къ нимъ!

— Вы отлично говорите, но я думаю, что въ вещахъ важныхъ именно эта-то осмотрительность и руководитъ всегда майоромъ.

Графъ очевидно начиналъ нриходить въ волненье и даже нѣкоторый гнѣвъ. Осмотрмвшись, онъ говоритъ:

— Меня удивляетъ ваше недовѣріе, госиода. Когда я снабженъ такими письмами отъ обществъ…

— Вы ихъ показывали и въ Кенигсбергѣ?

— Конечно!

— И, однако, они не убѣдили майора!

Каліостро только мигнулъ глазами и продолжалъ:

— Я пріѣзжаю въ дикую и варварскую страну…

— Позвольте, господинъ гость! Не слѣдуетъ порочить тѣхъ людей, которые оказываютъ вамъ гостепріимство. Мы вовсе не такъ дики, какъ вамъ угодно думать: у насъ есть посвященные и общество; кромѣ того, почтенный докторъ Штаркъ уже давно преподаетъ намъ церемоніальную магію.

— Церемоніальная магія! — нетерпѣливо воскликнулъ графъ и обернулся.

На порогѣ стояла Анна-Шарлотта Медемъ, окруженная тѣми же д'ѣтьми. Каліостро быстро подошелъ къ нимъ.

— Тутъ есть какой-нибудь ребенокъ нездѣшній?

— Какъ нездѣшиій? — спросила Шарлотта, — они всѣ изъ Митавы.

— Я хотѣлъ сказать, не изъ этого дома.

— Вотъ маленькій Оскаръ Ховенъ. ему давно пора домой! — отвѣтила дѣвушка, выдвигая впередъ мальчика лѣтъ шести.

— Нѣтъ! — проговорилъ тотъ упираясь.

— Какъ, ты не Оскаръ Ховенъ?

— Не надо домой!

— Пусть онъ останется на полчаса! — сказалъ Каліостро и затѣмъ продолжалъ властно, будто отдавая приказаніе — остальныя дѣти пусть удалятся. Пошлите письмо къ г-жѣ Ховенъ, пусть узнаютъ, что она дѣлала въ семь часовъ, подробно и точно. Здѣсь все свои?

Медемъ молча наклонилъ голову въ знакъ утвержденія.

Заперевъ двери, Каліостро положилъ руки на голову малепькаго Оскара и поднялъ глаза къ пебу, словно въ мысленной молитвѣ. Затѣмъ произнесъ страннымъ голосомъ, совсѣмъ не тѣмъ, что говорилъ до сихъ поръ:

— Дитя мое, вотъ книжка съ картинками, ты увидишь тамъ маму. Говори все, что замѣтишь.

При этомъ онъ обѣ руки сложилъ тетрадкой и помѣстилъ ихъ ладонями къ глазамъ малютки. Тотъ вздыхалъ и молчалъ, его лобъ покрылся испариной. Было такъ тихо, что было слышно, какъ по-трескиваютъ восковыя свѣчи на карточномъ столѣ, и тихоньковорочается собака.