Михаил Кузьмин - Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

Шарлотта молчала, крайне взволнованная; наконецъ, беззвучно спросила:

— И что же графъ?

— Отказалъ… наотрѣзъ отказалъ. Сказалъ, что это все временныя заботы (будто я не знаю, что это затрудненье временное! Но я не святая!), что знанье преслѣдуеть другія цѣли, цѣлую кучу вещей! Былъ надмененъ и непріятенъ. Боюсь, что наша дружба его портитъ.

Старуха хлопнула табакеркой и недовольно умолкла.

Молчала и Шарлотта, лицо ея сіяло, нзъ глазъ текли сдезы. Наконецъ, она сползла къ колѣнямъ матери и заговорила восторженнымъ голосомъ:

— Онъ отказался, благодаренье Небу! Онъ отказался, а ты такъ просила! Милый графъ, дорогой учитель, вы выдержали большое испытанье! Мама, мама, не огорчайтесь, вы были только орудіемь въ Божьихъ рукахъ. А затрудненія, они минуютъ! Богъ пошлетъ своего слугу, можетъ-быть, онъ уже на порогѣ, чтобы избавить насъ слабыхъ и отъ этихъ мелкихъ заботъ!

Она цѣловала и гладила старую даму, какъ вдругъ, взглянувъ въ зеркало, вскрикнула и вскочила;

— Графъ, и съ нимъ… и съ нимъ баронъ Петръ фонъ-Биренъ!

— Шарлотта! — строго начала г-жа Медемъ.

— Разъ онъ идетъ подъ руку съ графомъ Каліостро, значитъ можно произносить его имя: Петръ фонъ-Биренъ, Петръ фонъ-Биреиъ! Возлюбленный мой.

И дѣвушка спрятала свое пылающее лицо на груди г-жи Медемъ, которая, выпрямившись и насторожившись, смотрѣла на двери.

На порогѣ, улыбаясь, показался графъ подъ руку съ высокимъ молодымъ человѣкомъ съ маленькой головой, прямымъ носомъ и выдающимся подбородкомъ. Онъ то краснѣлъ, то блѣднѣлъ, вертѣлъ въ слишкомъ длинныхъ рукахъ треуголку, вообще казалось, что Каліостро насильно тащитъ упирающагося юношу.

Не давъ времени заговорить г-жѣ Медемъ, графъ быстро и громко началъ:

— Анна-Шарлотта права: имя этого молодого человѣка можетъ звучать въ этомъ домѣ какъ имя всякаго благороднаго и честнаго человѣка. Г-жа Медемъ, баронъ Петръ фонъ-Биренъ является какъ отвѣтъ на ваше желаніе. Онъ помирился со своимъ отцомъ, со своею совѣстью и возстановляется во всѣхъ своихъ правахъ. Только черствыя сердца могутъ помнить прошлое, заглаженнос раскаяньемъ и добродѣтелью, зло. Примите юношу изъ моихъ рукъ. Еще прибавлю: Петръ Биренъ любитъ вашу дочь и она — его. Не слѣдуетъ тушить чистаго пламени ихъ сердецъ, чтобы ихъ души, ожесточившись, не загорѣлись тусклымъ огнемъ страсти. Г-жа Медемъ, я обращаюсь къ вамъ, какъ къ матери, какъ къ благородиой и великодушной женщинѣ, какъ къ ученицѣ — взгляните на ііихъ! У васъ доброе сердце. Благословите ихъ. Убѣдить вашего супруга берусь я.

Г-жа Медемъ долго молчала, смотря то на пришедшихъ, то на застывшую

на ея груди Шарлотту, наконецъ, сказала:

— Добро пожаловать, молодой другъ.

Каліостро зааплодировалъ, проворчавъ: «браво свату», и толкалъ барона, чтобы тотъ скорѣе цѣловалъ руку у будущей тещи, какъ вдругъ Шарлотта, поднявъ свое заплаканное и смѣющееся лмцо, бросилась черезъ всю комнату не къ Бирепу, а къ арфѣ, быстро опустилась на табуретъ, рванула струны и, закинувъ голову, запѣла полнымъ голосомъ, на этотъ разъ не казавшимся даже сухимъ:

Г-жа Медемъ стояла растроганная, прижавъ платокъ къ глазамъ, опираясь, съ одной стороны, на во весь ротъ улыбавшагося графа, съ другой — на барона фонъ-Бирена, не отводившаго воспаленныхъ и восторженныхъ глазъ съ закинутой головы пѣвицы. На порогѣ показался г. Медемъ, увидя группу, остановился, приложивъ палецъ къ губамъ, будто ирося не прерывать музыки, такъ какъ онъ все понялъ и на все согласился.

Деревья уже покрылись зеленымъ пухомъ, дороги просохли, запѣли птицы, пастухи уже недѣли двѣ выгоняли стада въ поле; графъ устроилъ особенную ложу, посвятивъ все семейство Медемъ, ихъ родственниковъ, семейство Ховенъ, совѣтника Швандера, нотаріуса Гинца, доктора Либе и даже кенигсбергскаго майора Корфа, бывшаго гонителя Каліостро, теперь пріѣхавшаго въ Митаву и сдѣлавшагося однимъ изъ самыхъ ревностныхъ учениковъ новаго учителя. Графъ дѣлалъ послѣднія наставленія и проводилъ послѣдніе дни въ кругу друзей, собираясь вскорѣ отправиться въ Петербургъ. Предстоящее путешествіе не очень нравилось митавцамъ, разсчитывавшимъ, что Каліостро надолго, если не навсегда, останется въ ихъ городѣ, но наставникъ понималъ, что его дѣятельность не можетъ ограничиться Курляндіей, и что, несмотря на крѣпкія сердечныя привязанности, путь его дежитъ все дальше и дальше. Семейство Медемъ счигало его вполнѣ за своего человѣка, особенно Анна-Шарлотта и ея женихъ, видѣвшіе въ Каліостро благодѣтеля и виновника ихъ счастья. Они мечтали, что онъ отложитъ свой отъѣздь до дня ихъ свадьбы, но Шарлотта не просила объ этомъ, зная, чго дѣла болѣе важныя, чѣмъ ея личная судьба, занимаютъ графа, и втайнѣ надѣясь, что къ концу мая онъ вернется въ Митаву. Самъ Каліостро бьлъ озабоченъ инѣ-сколько разсѣянъ; часто во время бесѣдъ онъ умолкалъ, всѣ молча ждали его слова, черезъ минуту онъ проводилъ рукою по глазамъ, извинялся и продолжалъ свою рѣчь усталымъ, разбитымъ голосомь.

13 мая было назначено послѣднее собраніе. Лоренца уже уложила сундуки и баулы, потому что на раннее утро были заказаны лошади.

Всѣ были печальны и нервны, какъ передъ отъѣздомъ. По обыкновенію, въ комнату, гдѣ стоялъ столъ съ графиномъ чистой воды, заперли «голубя» (на этотъ разъ маленькаго Оскара Ховена, какъ и въ день пріѣзда Каліостро) и, прочитавъ молитвы, сначала спрашивали у него, видитъ ли онъ, что дѣлается въ залѣ, чтобы знать, готовъ ли онъ принять видѣнія. По знаку Каліостро Шарлотта опустилась передъ нимъ на колѣни, держа въ рукахъ карманные часики. Самъ графъ стоялъ у двери въ маленькую комнату, чтобы лучше слышать отвѣты голубя.

— Видишь ли ты насъ? — спрашиваетъ графъ.

— Вижу! — раздается изъ-за двери.

— Что дѣлаетъ Анна-Шарлотта?

— Стоитъ передъ тобой на колѣняхь, въ рукахъ у нея часы, на часахъ десять часовъ.

Все это вполнѣ соотвѣтствовало происходившему.

— Что ты еще видишь?

За дверями было тихо.

— Что ты еще видишь?

Опять не было отвѣта. Всѣ молчали и напряженно ждали. Шарлотта такъ и осталась, не вставая съ колѣнъ. Вдругъ въ голубиной комнатѣ нѣжно и внятно прозвучалъ поцѣлуй.

— О, небо! — прошептала Шарлотта.

Повременивъ, Каліостро снова спросилъ:

— Что ты видишь?

— Духа, онъ въ бѣлой одеждѣ, на ней кровавый крестъ.