Михаил Кузьмин - Чудесная жизнь Іосифа Бальзамо, графа Каліостро

Въ письмѣ было нѣсколько строкъ.

— Графъ Каліостро, я вамъ была вѣрна, покуда вы были вѣрны сами себѣ. Теперь объ этомъ не можетъ быть и рѣчи. Какъ человѣка мнѣ васъ жалко и я готова буду сдѣлать все, что вамъ нужно, но какъ учитель и братъ вы для меня совершенно умерли, и я могу только плакать о васъ и о себѣ всю свою жизнь. Можетъ-быть, даже хуже, чѣмъ умерли, потому что человѣкъ мрака хуже мертваго тѣла. Забудьте, что я была когда-то вашей ученицей,

Анной-Шарлоттой ф. Медемъ.

Всѣ оправданные, тѣмъ не менѣе, должны были покинуть Парижъ какъ можно скорѣе, тѣмъ болѣе, что Марія-Антуанетта, узнавъ о приговорѣ, была взбѣшена и легко могла найти способъ избавиться отъ непріятныхъ и неудобныхъ для нея людей. Кардиналъ уѣхалъ въ Овернь, а Каліостро съ Лоренцей отправились вь Лондонъ. Вѣроятно графу хотѣлось теперь въ расцвѣтѣ, какъ ему показалось послѣ 1-го іюня, своей славы показаться тамъ, гдѣ были его первые шаги, но въ Англіи сейчась же началъ противъ него газетный походъ знаменитый журналистъ Морандъ, говорятъ, подкупленный французскимъ правительствомъ. Каліостро захотѣлъ отвѣчать тѣмъ же оружіемъ и помѣщалъ статьи, отвѣты, нападенія, письма и брошюры, гдѣ чувство достоинства замѣнялось подозрительнымъ краснорѣчіемъ, а полемика — бранью. Пробывъ меньше году въ Англіи, почти исключительно проведя это время въ борьбѣ съ Морандомъ, такъ что подъ-конецъ это перестало интересовать даже любителей скандаловъ, Каліостро снова переправился на материкъ. Пробывъ нѣкоторое время въ Базелѣ у Сарразеновъ, онъ направился черезъ Швейцарію въ Римъ, куда давно хотѣлось графинѣ. По пути Каліостро выбиралъ мѣста, гдѣ у него оставались вѣрные друзья въ родѣ Сарразеновъ или ліонскаго г. С. Косторъ, или же небольшіе городки, гдѣ онъ лечилъ съ перемѣнчивымъ счастьемъ, дѣлалъ кое-какія не сохранившіяся предсказанія, да основывалъ «египетскія» ложи. Въ Эонъ встрѣтился съ Казановой, но оба великіе человѣка другъ другу не понравились. Въ швейцарскомъ городкѣ Освередо они остановились нѣсколько дольше. Это было въ сентябрѣ 1788 года. Дни стояли солнечные и ясные; изъ оконъ ихъ номера были видны снѣжныя горы, гдѣ вечеромъ и утромъ горитъ небесная «альпійская роза».

Лоренца встала очень рано и, открывши окно, выставила голову въ свѣжій прозрачный воздухъ. Почти небыло видно людей, какія-то старухи спѣшили въ капеллу, звонкій колоколъ которой напоминалъ пастушьи звонки; внизу на озерѣ ловили рыбу, и вода, и горы, и лодки — все было молочно-голубого цвѣта; кричали пѣтухи, и куры спокойно, еще по-утреннему, кудахтали; пахло парнымъ молокомъ и чуть-чуть сѣномъ. Изъ нѣкоторыхъ трубъ поднимался уже дымъ, голубой на голубомъ небѣ. Хорошо въ такое утро быть проѣздомъ въ мѣстности, въ которую никогда не вернешься.

Лоренца не замѣтила, какъ подошелъкъ ней Каліостро и положилъ руку ей на плечо.

— Ранняя птичка!

— Да. Я теперь и забыла, что значитъ рано вставать.

Оба помолчали, смотря на голубую радость за окномъ.

— Какая простая жизнь, какъ жизнь младенца! — сказалъ задумчиво графъ и вздохнулъ.

— Тебѣ некогда и отдохнуть, Александрь! Завтра всѣ узнаютъ, что ты пріѣхалъ, и поплетутся больные, калѣки, твои масоны и желающіе подачекъ. А ты усталъ, мой милый! Я даже устала, а рѣдко женщины, особенно такія пустыя, какъ я, устаютъ отъ суеты.

— Мой отдыхъ — дѣлать добро.

Лореица, помолчавъ, спросила:

— Александръ, ничего не случилось?

— Нѣтъ, что могло случиться?

— Я не знаю, я спрашиваю.

Помолчавъ, она снова спросила:

— Зачѣмъ около насъ этотъ С. Мауриціо. Онъ — гадъ. Я не брезглива и плохо разбираюсь въ людяхъ, мнѣ не противны мошенники, я даже г-жу дела-Моттъ могу находить милой, но этотъ Франческо, зачѣмъ онъ съ нами?

— Его же здѣсь нѣтъ.

— Да, онъ ждетъ насъ въ Римѣ, готовитъ тамъ квартиру. Римъ! Это моя родина и потомъ городъ, который нельзя не любить. Но теперь мое чувство какъ-то дѣлится: мнѣ и радостно видѣть мѣсто, гдѣ я росла, гдѣ мы съ тобой встрѣтились, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, будто чье-то черное крыло все покрываетъ. Мнѣ кажется, это отъ Мауриціо. У тебя плохіе слуги! Вителлини, Сакки, по Франческо мрачнѣе всѣхъ.

— Ты пристрастна къ нему. Просто онъ тебѣ не нравится, вотъ и все. Онъ честный малый.

— Дай Богъ.

Солнце, вставая все выше, позолотило голубой утренній свѣтъ.

Лоренца опять начала:

— У тебя, Александръ, мало друзей и будетъ еще меньше. У тебя одинъ настоящій другъ, это — я, но какой же я тебѣ другъ. Ты знаешь, я нашего брата, женщинъ, не очень то высоко ставлю, а самое себя вшку хуже многихъ. Курица какая-то!

— Что ты сказала? — разсмѣявшись, псреспросилъ графъ.

— Курица? Какі я утебя мысли въ головѣ.

Онъ обнялъ еще разъ Лоренцу и постоялъ молча. Лоренца еще разъ сказала:

— А все-таки, что-то измѣнилось, и я даже скажу, съ какихъ поръ.

— Съ какихъ же?

— Незадолго до нашего отъѣзда изъ Лондона.

Графъ поблѣднѣлъ и закрылъ окно, по ошибкѣ закрылъ и ставни. Утро исчезло.

— Что ты хочешь сказать, Лоренца?

— Зачѣмъ ты закрылъ окно?

— Холодно.

— Въ тебѣ что-то исчезло.

— Лоренца!

— Что-то исчезло…

— Но что?

— Я сама не знаю.

— Не надо никогда этого говорить!

— Хорошо, я не буду, но это такъ.

— Это не такъ, глупая курица!

Каліостро началъ одѣваться, потомъ дѣйствительно поплелись больные, калѣки п т. п., и онъ позабылъ объ этомъ разговорѣ и лишь гораздо позднѣе, въ римской тюрьмѣ, вспомнилъ о вызвавшихъ его досаду словахъ единственнаго и глупаго своего друга, Лоренцы.

Франческо ди С. Мауриціо, въ самомъ дѣлѣ отправившись раньше въ Римъ, снялъ тамъ на испанской площади помѣщеніе для Каліостро и убралъ его по своему усмотрѣнію. Особенно поражала своимъ устройствомъ пріемная зала: огромная комната была вымощена зеленымъ мраморомъ, по стѣнамъ висѣли чучела обезьянъ, рыбъ, крокодиловъ, по карнизу вились греческія, еврейскія и арабскія изреченія, стулья стояли полукругомъ, въ центрѣ треножникъ для графа, а посрединѣ зала стоялъ большой бюстъ Каліостро, сдѣланный съ оригинала Гудона.

Тайныя занавѣски, потайные входы, скрытыя лѣстницы въ изобиліи разнообразили помѣщеніе. Графъ остался не очень доволенъ, но ничего не сказалъ, тѣмъ болѣе, что Франческо увѣрялъ, что подобнымъ образомъ обставленная комната производить непобѣдимое впечатлѣніе на римскую публику, вкусы которой онъ будто бы отлично знаетъ. Лоренца просто боялась входить въ эту залу, особенно когда Каліостро возсѣдалъ на треножникѣ и давалъ отвѣты собравшимся.