Андрей Дай - Поводырь - 4

- Вестимо куда. В услуженье. Или в люди. Или колечко в рот...

Да помню я, Герочка, что по Законам Империи, проституткам запрещено приставать к прохожим с предложениями своих услуг. И что, вместо этого, девки держат во рту колечко, которое и показывают на языке заинтересованным личностям.

- И что, много ли таких из России приходит? Тех, кто по лесам все еще сидят?

- Нынче-то поменьше, - кивнули друг другу казаки. - Теперя-то их еще в Голопупово чиновник встречает, да в острог пересыльный к дохтуру... Потом, сказывают, рассейским даже землю нарезают. Только я сам не видал, врать не стану.

- А иные от чиновника все одно бегают, да по тайге сидят, - хмыкнул младший. - И дохтура пуще черта с рогами боятся. Будто бы тот их оспой заразит, чтоб землю не давать. А ежели кто и выживет, так начальники так оброками обложат, что взвоешь! Уже и попам в церкви не верят, коли тот их увещевать начнет.

- Иные же, те, кто старой веры, и сами знают куда идти, - подвел итог старший. - Эти, чай не пропадут.

- И куда же они идут?

- Во многие места, господин хороший, - оскалился казак, и рванул коняжку с места, легко обогнав колонну.

Снега все еще было мало. Татары пугали настоящими завалами там, дальше, на водоразделе. Где на запад течет Тугояковка, на юго-запад - Крутая, а на восток - Китат с Кататом.

- Лопаты-то в поклаже есть? - хохотали инородцы. - Дорогу копать будете?

- Гы-гы, - передразнивали их казаки. - Басурмане, оне и есть - нехристи!

- А ты сам, Ильяз, что же? Поверх сугроба побежишь? - коварно поинтересовался я.

- Мой род здесь столько зим живет, сколько звезд на небе, - подбоченился татарин. - Я в здешних местах каждое дерево знаю. Так пройду - веточка не шевельнется, лист не вздрогнет, птица на ветке не проснется. Снег сам меня пропустит! Это вы, урусы, чтоб арбе проехать - деревья рубите. По тайге идете - шум, будто камни с неба сыпятся.

- Я еще из ружжа счас пальну, - обрадовался старший из казаков, словно проводник комплимент сказал. - Вообще в штаны со страху навалишь!

В общем, дружбой народов и толерантностью, в моем отряде и не пахло. Однако об этом сразу забыли, когда русло реки сжалось, а поросшие лесом склоны наоборот - выросли. Все больше принцесс-елей, все меньше лиственных деревьев. И, что самое печальное - толще снежная шуба. Приходилось постоянно сменять едущего первым. Лошади быстро уставали расталкивать рыхлую преграду, так что за день успели еще и на заводных, они же вьючные, седла переложить. И тут уж никаких препирательств не было. Что казаки, что татары, без споров занимали свое место в голове каравана.

Прежде чем разбивать лагерь, татары увели наш отряд вправо от Тугояковки, по какому-то ручью.

- Там, - Рашит махнул рукой куда-то назад и влево. - На той речке, глупый урус, зимовье поставил. Охотник!

Ильяз презрительно фыркнул.

- Бревна в ручей вбил, чтоб рыбу ловить, - невозмутимо продолжил татарин. - Рыбак, однако!

Ильяз громко засмеялся, словно его товарищ сказал что-то невероятно смешное.

- Все его знают, - не унимался Рашит. - Суранов. В село приходит - важный человек! Вот так идет.

Растопырил локти, словно несет подмышкой бочонок. Задрал подбородок, презрительно выпятил нижнюю губу. Поневоле представишь себе этого важного человека.

- Другие глупые урусы вот так его встречают, - ссутулился, опустил голову, подобострастно поклонился. - Суранов мех вот так купцу кидает. Порох берет, капкан железный берет. Муку еще. Бабы смотрят - глаза блестят. Важный господин. В лесу хозяин. Лесного Старца - не боится.

Ильяз одним движением ноги высвободил сапог из стремени, и, выбрав прежде самый пушистый сугроб, вывалился с седла. Должно быть - от смеха.

- Там деревья не растут, и склон из камня, - вздохнув и закатив глаза, стал объяснять причину веселья Рашит. - Ветер дует, холод несет. Зверь это место не любит и рыба не любит. Даже бурундук умнее Суранова. Даже бурундук знает о жилы урын.

- Теплое место, - снова перевел один из казаков.

- Сопка с этой стороны - ветер не дует. Пихта растет - много дров. В ручье рыба жирная - руками ловить можно. Суранов - важный такой... - локти в стороны. - Но дурень.

Теперь засмеялись и бородатые казаки. Да и я, когда дошел комизм ситуации. Между лысой прогалиной на склоне сопки, выбранной для зимовья "важным" Сурановым, и уютным распадком, где мы остановились на ночлег - версты две. Но, судя по рассказу туземца, микроклимат этих двух мест отличается кардинально.

- Завтра река кончится. Перевал будет, - татары, убедившись, что я веду себя "как все" и не корчу из себя начальника, полностью отбросили чинопочитание. - Потом вниз пойдем. Скоро и на дорогу выедем. Черные камни как начали из земли выкапывать - просеку рубили. Дальше сами ехайте. Я от дыма горючего камня чихаю.

Я не спрашивал, намерены ли были Ильяз с Рашитом вернуться тем же путем. Не просил и не наказывал держать язык за зубами о том, куда именно я решил дальше двинуть. Это было оговорено еще до отправления из Калтайской. И единственное, о чем раздумывал, глядя на сидящих напротив, через костер, инородцев - так это о том, что вновь, с каждым новым маршрутом по необъятному своему краю, открываю что-то новое. Прежде неизвестное. Какой-то чудесный, скрытый, и не донесенный в рассказах предков, аспект жизни сибиряков.

Конечно, я и раньше знал, что казаки и прочие сибирские старожилы недолюбливают переселенцев. И не считал это чем-то странным. По-моему, так это и вовсе нормально, когда, привыкшие к устоявшимся взаимоотношениям и традициям люди, относятся с недоверием к чему-то новому. Даже если это новое - давно забытое старое, как в случае с "рассейскими" семьями, рискнувшими преодолеть тысячи километров в погоне за волей. Разве сами эти старожилы, сами казаки, когда-то давно, сделали не тоже самое? Разве сумели бы они завоевать, раздвинуть границы племен, зубами выгрызть жизненное пространство, если бы не несли в сердце мечту?

Логично, что и большая часть туземцев не в восторге от грубого вмешательства пришлых. Отсюда и эти насмешки над неуклюжими попытками русских покорить дикие холмы северных отрогов Салаира.

Тем не менее, татары легко ужились с казаками. По большому счету, и в одежде, и в снаряжении, и в технологиях обустройства ночлега инородцы мало чем отличались от антоновских бородачей. Вот это уже было новым для меня. Вот это поражало больше всего. И я даже укорял себя за то, что прежде никакого внимания не обращал на жизнь и нужды коренного населения края. Пара строк в отчете, в графе "инородцы", на деле обернулись целым народом, пытающимся найти свое место в изменившемся мире.

Перед сном развернул изрядно уже потрепанную карту. Жаль, нет ламинатора - скоро придется добывать новую копию Генеральной Карты губернии и переносить свои отметки.