Одоевский Фёдорович - Пестрыя сказки

Его размышленія были прерваны слѣдующими словами которыя кто-то проговорилъ подлѣ него:

„Батюшка Иванъ Севастьянычь! я къ вамъ съ покорнейшею просьбою”

Ети слова напомнили Севастьянычу его ролю Приказнаго и онъ по обыкновенію принялся писать гораздо скорѣе, наклонилъ голову какъ можно ниже, и не сворачивая глазъ съ бумаги, отвѣчалъ протяжнымъ голосомъ:

— ¿Что вамъ угодно?

„Вы отъ Суда вызываете владѣльцевъ поднятаго въ Морковкинѣ мертваго тѣла. ”

— Та-акъ-съ —

„Такъ изволите видѣть — ето тѣло мое”—

— Та-акъ-съ. —

„¿Такъ не льзя ли мнѣ сдѣдать милость поскорѣе его выдать?”

— Та-акъ-съ. —

„А ужъ на благодарность мою надѣйтесь… "

— Та-акъ-съ; — ¿Что же покойникъ-та крѣпостной что ли вашъ былъ?…… —

„Нѣтъ, Иванъ Севастьянычь, какой крѣпостной, ето тѣло мое, собственное мое… ”

— Та-акъ-съ.—

„Вы можете себѣ вообразить каково мнѣ безъ тѣла. — Сдѣдайте одолженіе, помогите поскорѣе. "

— Все можно-съ, да трудновато немного скоро-то ето дѣло сдѣлать, — вѣдь оно не блинъ, кругомъ пальца не обвернешь; справки надобно навести, кабы подмазать немного……—

„Да ужъ въ етомъ не сомнѣвайтесь, — выдайте лишь только мое тѣло, а то я и пятидесяти рублей не пожалѣю… "

При сихъ словахъ Севастьянычь поднялъ голову, но не видя никого сказалъ:

„Да войдите сюда, что на морозѣ стоять.”

— Да я здѣсь, Иванъ Севастьянычь, возлѣ васъ стою. —

Севастьянычь поправилъ лампадку, протеръ глаза, но не видя ничего, пробормоталъ:

„Тьфу къ чорту! — ¿да что я, ослѣпъ что ли? — я васъ не вижу сударь.”

— Ничего нѣтъ мудренаго! ¿какъ же вамъ меня видѣть безъ тѣла? —

„Я право въ толкъ не войду вашей рѣчи, дайте хоть взглянуть на себя.”

— Извольте, я могу вамъ показаться на минуту……… только мнѣ ето очень трудно… —

И при сихъ словахъ въ темномъ углу стало показываться какое-то лице безъ образа; то явится, то опять пропадетъ —, словно, молодой человѣкъ въ первой разъ приѣхавшій на балъ, — хочется ему подойти къ дамамъ и боится, выставитъ лице изъ толпы и опять спрячется……

— Извините-съ — между тѣмъ говорилъ голосъ — сдѣлайте милость извините, вы не можете себѣ вообразить какъ трудно безъ тѣла показываться! — сдѣлайте милость, отдайте его мнѣ поскорѣе, — говорятъ вамъ, что пятидесяти рублей не пожалѣю. —

„Радъ вамъ служить, сударь, но право въ толкъ не возьму вашихъ рѣчей… ¿есть у васъ просьба?……”

— ¿Помилуйте, — какая просьба? какъ мнѣ было безъ тѣла ее написать? ужъ сделайте милость, вы сами потрудитесь. —

„Легко сказать, сударь, потрудиться, говорятъ вамъ, что я тутъ ни чорта не понимаю…”

— Ужъ пишите только, — я вамъ буду сказывать. —

Севастьянычь вынулъ листъ гербовой бумаги.

„Скажите, сдѣлайте милость: ¿есть ли у васъ покрайней мѣрѣ чинъ, имя и отчество? —

— ¿Какъ же? — меня зовутъ Цвеерлей-Джонъ-Луи. —

„¿Чинъ вашъ сударь?”

— Иностранецъ. —

И Севастьянычь написалъ на гербовомъ листѣ крупными буквами:

„Въ Рѣженскій Земскій Судъ отъ иностраннаго недоросля изъ дворянъ Савелія Жалуева, объясненіе:

„¿Чтожъ далѣе?”

— Извольте только писать, — я ужъ вамъ буду сказывать; пишите: имѣю я… —

„¿недвижимое имѣнiе что ли?” спросилъ Севастьянычь.

— Нѣтъ-съ: имѣю я несчастную слабость… —

„¿Къ крѣпкимъ напиткамъ, что-ли? — о ето весьма непохвально…”

— Нѣтъ-съ: имѣю я несчастную слабость выходить изъ моего тѣла… —

„Кой чортъ!” вскричалъ Севастьянычь, кинувъ перо, „да вы меня морочите, сударь!”

— Увѣряю васъ, что говорю сущую правду, — пишите только знайте; пятьдесятъ рублей вамъ за одну просьбу, да пятьдесятъ еще, когда выхлопочите дѣло…… —

И Севастьянычь снова принялся за перо.

— Сего 20 Октября ѣхалъ я въ кибиткѣ, по своей надобности, по Рѣженскому тракту, на одной подводѣ и какъ на дворѣ было холодно, и дороги Рѣженскаго Уѣзда особенно дурны…… —

„Нѣтъ ужъ на етомъ извините” возразилъ Севастьянычь, „етаго написать никакъ нельзя; ето личность, а личности въ просьбахъ помѣщать Указами запрещено…”

— По мнѣ пожалуй; ну такъ просто: на дворѣ было такъ холодно, что я боялся заморозить свою душу, — да и вообще мнѣ такъ захотѣлось скорѣе приѣхать на ночлегъ…… что я не утерпѣлъ… и, по своей обыкновенной привычкѣ, выскочилъ изъ моего тѣла… —

„Помилуйте!” вскричалъ Севастьянычь. —

— Ничего, ничего, продолжайте, — чтожъ дѣлать если такая у меня привычка… ¿вѣдь, въ ней ничего нѣтъ противузаконнаго, не правдалт? —

„Та-акъ-съ” отвѣчалъ Севастьянычь „¿чтожъ далѣе?”

— Извольте писать: выскочилъ изъ моего тѣла, уклалъ его хорошенько во внутренности кибитки…… чтобы оно не выпало… связалъ у него руки возжами и отправился на станцію… въ той надеждѣ, что лошадь сама прибѣжитъ на знакомый дворъ… —

„Должно признаться” замѣтплъ Севастьянычь, „что вы въ семъ случаѣ поступили очень неосмотрительно. ”

— Пріѣхавши на станцію, я взлезъ на печку отогрѣть душу…… и когда, по разчисленію моему…… лошадь должна была возвратиться на постоялый дворъ… я вышелъ ее провѣдать, но однакоже во всю ту ночь ни лошадь, ни тѣло не возвращались… на другой день утромъ я поспѣшилъ на то мѣсто, гдѣ оставилъ кибитку… но уже и тамъ ее не было… полагаю что бездыханное тѣло мое отъ ухабовъ выпало изъ кибитки и было поднято проѣзжавшимъъ Исправникомъ, а лошадь уплелась за обозами… послѣ трехъ недѣльнаго тщетпаго искапія, я, увѣдомившись нынѣ о объявленіи Рѣженскаго Земскаго Суда, коимъ вызываются владельцы найденнаго тѣла… покорнѣйше прошу оное мое тѣло мнѣ выдать, яко законному своему владѣльцу…… причемъ присовокупляю покорнѣйшую просьбу дабы благоволилъ вышеписанный Судъ сдѣлать распоряженіе… оное тѣло мое предварительно опустить въ холодную воду, что бы оно отошло… если же отъ случившагося паденія есть въ томъ частоупоминаемомъ тѣлѣ какой либо изъянъ… или оное отъ морозу гдѣ либо попортилось…… то оное чрезъ Уѣзднаго Лѣкаря приказать поправить на мой коштъ и о всемъ томъ учинить какъ законы повелѣваютъ въ чемъ и подписуюсь… —

„Ну, извольте же подписывать” сказалъ Севастьянычь окончивши бумагу.

— Подписывать! легко сказать! говорятъ вамъ, что у меня теперь со мною рукъ нѣту — онѣ остались при тѣлѣ; подпишите вы за меня, что за неимѣніемъ рукъ…—

„Нѣтъ! извините, возразилъ Севастьянычь, едакой и формы нѣть — а просьбъ писанныхъ не по формѣ, Указами принимать запрещено; если вамъ угодно: за неумѣніемъ грамоты… ”

— Какъ заблагоразсудите! по мнѣ все равно… —

И Севастьянычь подписалъ: „къ сему объясненію за неумѣніемъ грамоты, по собственной просъбѣ просителя, Губернскій Регистраторъ Иванъ Севастьяновъ сынъ Благосердовъ, руку прпложилъ.”