Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– О да. – Встав, Алексей с достоинством поклонился. – Прослышав про ваши болезни, одержим желаньем помочь!

– Угу, помочь, значит. – Никомедис язвительно усмехнулся. – А, может, нажиться, а?!

Лешка сурово поджал губы:

– Поверьте, господин Никомедис, у меня вполне хватает клиентов. Лишь волею слепого случая я узнал, что вы…

– Ладно, ладно, – дребезжаще рассмеялся старик. – Вижу, вы принесли с собой какие‑то склянки? Видать, надеетесь их мне всучить?

– Думаю, они вам во многом помогут!

– Ага, помогут… как же! И все же интересно, что в них?

Вспоминая стихи, Алексей взял в руки одну из склянок и, растягивая слова, продекламировал:

В банке первой, например,

Мазь такая, что размер

Изменить способна зоба!

– Зоба? – Господин Никомедис со страхом ощупал свою морщинистую шею. – Да, очень может быть, она мне и понадобится. Если, конечно, не очень дорого.

– Сговоримся! – радостно воскликнул Лешка.

Он поставил склянку обратно и взял в руки другую:

Вот, возьмем второй пузырь.

И от бешеного роста

Он излечит очень просто.

– Ну, это мне без надобности! – разочарованно отмахнулся Эраст.

Лжелекарь тут же поменял склянки и ухмыльнулся:

Для душевного веселья

В банке третьей скрыто зелье!

– О, вот это мне, пожалуй, пойдет!

Кто применит этот сорт,

Станет резвым, словно черт!

– Господи, Господи! – повернувшись, старик опасливо перекрестился на висевшую в углу икону Николая Угодника. – Не поминайте нечистого всуе!

– Хорошо, не буду, – покладисто согласился Лешка и, благоразумно пропустив четвертую строфу о порошке, воскрешающем трупы, сразу перешел к следующей:

А состав из банки пятой

Сделан ведьмою проклятой…

– Господи, Господи!!!

И от этого раствора

Хромоногий очень скоро,

Распростившись с костылем,

Вскачь припустится козлом!

– Да неужели?

– Конечно, конечно, не сомневайтесь!

Вот еще здесь два флакона:

Эликсир из Вавилона

Заключен за их стеклом.

– Что вы говорите?! Из самого Вавилона? Так там же, кажется, турки?

– Ну и что? Что, турки не люди что ли, не лечатся?

– Басурмане, чтоб им пусто было!

«Лекарь Александриус» махнул рукой и продолжил:

Кто страдает животом,

Не найти ему, бедняге,

Средства лучше и верней!

– Я вижу, у вас и в самом деле много всяких снадобий! – Никомедис покачал головой и, скривив губы в какой‑то гнусной ухмылке, спросил заговорщическим шепотом. – А нет ли чего для любовного пыла?

– Сыщем! – радостно заверил гость. – Вам для какой‑то конкретной дамы?

– Да не для дам… Так… просто… Возьму, если недорого, на всякий случай.

– Тогда… – Склянок уже не хватало, и старший тавуллярий ловким движением руки подсунул старику первую склянку, естественно, сопроводив ее надлежащим случаю слоганом:

Возбудит любви томленье

Этой мази примененье!

– Славно, славно! – осклабился Эраст.

– И еще есть! – Лешка ковал железо, не отходя от кассы:

Вот лекарство – сущий страх!

Смастерил его монах…

В одинокой мрачной келье

Составлял он это зелье,

И в него он заключил

Нерастраченный свой пыл!

– Беру! Беру зелье! Надеюсь, недорого?

– Конечно, не дорого, по десять аспр за склянку.

Старший тавуллярий нарочно занизил цену примерно в два раза против обычной, но известному скупердяю Никомедису и этого показалось мало – старик принялся с дивным и вполне достойным куда лучшего применения упорством торговаться, время от времени крича и воздевая руки к небу, сиречь – к прокопченному потолку.

Наконец, сговорились – Лешка, естественно, уступил. И сразу же строго‑настрого предупредил, что принимать лекарство надо только под непосредственным наблюдением врача, иначе, мол, непременно будут всякие нехорошие побочные эффекты.

– Какие еще эффекты? – недовольно пробурчал старик.

– Разные… – Алексей усмехнулся. – Рога, например, на голове вырастут.

– Рога?!

– Я ж предупреждал – это очень сильные лекарства!

– Хм‑м. – Никомедис задумался и, хитро прищурив глаза, спросил: – А ваши услуги, конечно, стоят денег?

«Лекарь Александриус» широко улыбнулся:

– А вот представьте – нет!

– Нет?!

– Ну конечно же я возьму с вас за дорогу – а остановился я на постоялом дворе у Пятибашенных ворот… – Старший тавуллярий нарочно назвал другой конец города и, посмотрев на вытянувшееся от жадности лицо старика, продолжил самым невозмутимым тоном: – Ну, конечно, если б я немного пожил у вас – вот, хоть в этой комнате, я ведь неприхотлив – уж тогда за дорогу платить бы не пришлось.

– В этой комнате? – Никомедис задумался. – Только имейте в виду, кормить вас я не намерен!

– Уж конечно же я намерен принимать трапезу в ближайшей харчевне.

– А… За постой? – Старик уж совсем обнаглел от алчности.

– За постой? – Гость изобразил из себя оскорбленную невинность. – Это что же, получается – я, за то, что вас каждый день осматриваю, еще и деньги платить должен?

– Так ведь не за осмотр, за постой – а это вещи разные.

После долгих споров, все ж таки сговорились – баш на баш. Лешка бесплатно осматривает – и бесплатно живет. Вот в той самой зале.

– Ничего, – расхваливал Никомедис. – Прикажу слуге постелить на лавку матрас. Будете спать словно у Христа за пазухой. Э‑э‑э… А сколько вам лет, позвольте узнать?

– Тридцать восемь, – с ходу соврал Лешка.

– А выглядите вы моложе! Снадобья?

– Они самые.

Старший тавуллярий заночевал уже на новом месте, а перед тем, как улечься, еле сдержал смех, наблюдая, как старик Никомедис принимает любовные снадобья. Спать было жестковато – вместо обещанного набитого соломой матраса, гостю выделили лишь старую попону да не менее старое покрывало, во многих местах щедро траченное молью.

Правду сказать, «лекарь Александриус» и не собирался спать – за короткое время жития у Никомедиса нужно было попытаться установить доверительные отношения со слугами, коих, как успел заметить Алексей, в доме имелось всего‑навсего три человека: старая, похожая на высохшую ведьму карга‑экономка, одновременно исполнявшая обязанности уборщицы и поварихи, уже знакомый Лешке угрюмый привратник по имени Анкудин и некий молодой человек самого меланхоличного вида, сочетавший в себе обязанности прислуги за все. Звали молодого человека Фокой, что в переводе с греческого означало – тюлень и, в принципе, по своему характеру Фока вполне подходил к собственному имени – такой же ленивый, сонный, малоподвижный – словно разлегшийся на берегу моря тюлень. И как только этот парень успевал справляться со своими многочисленными обязанностями?

Вот с этого Фоки, как наиболее близкого к хозяину человека, и решил начать Алексей. Уже в первую же ночь старший тавуллярий, выждав некоторое время, бесшумно поднялся с лавки и, выскользнув в приоткрытую дверь, оказался в темном захламленном коридоре… где едва не упал, напоровшись на старый сундук.