Алёна Половнева - Хюльдра

Но протиснувшись в тесную каморку, в которой ютилась редакция «Благой вести», вдохнув затхлый воздух, приправленный вонью жареных пирогов с печенью, увидев гарпию в красном кашемире, вопросительно уставившуюся на него, Лаврович потерял дар речи. Все заранее заготовленные красивые слова провалились в желудок и теперь ворочались как клубок противных и скользких змей, ядовито жаля его своей невысказанностью. То ли подружка, то ли начальница Заваркиной выглянула из-за монитора и тоже непонимающе уставилась на него. У Лавровича вспотела спина, и он не придумал ничего лучше, как достать из кармана коробку с кольцом, открыть ее и протянуть Анфисе.

- Я согласна! – мигом сказала та, округлив глаза.

- Ты уже замужем! – воскликнула ее «сокамерница», вытянув шею так, что казалось, что ее позвонки превратились в телескопы.

- Ты тоже уже замужем, так что сиди, не ерзай, - одернула ее Заваркина и засмеялась. Смех у нее был мелодичный, улыбка приятной, и только мелкие хищные зубки портили впечатление.

- Это для Алисы, - проскрипел Лаврович.

- Очень миленькое, ей понравится - Анфиса пожала плечами.

«Миленькое» - это не то определение, которого ожидал Лаврович. Миленькой в его понимании может быть открытка с котятами, а не кольцо от «Картье» с каратным бриллиантом.

- Не та реакция, которой ты ждал, верно? – спросила Заваркина, пристально вглядываясь в его лицо, - чего ты хочешь? Благословения? Восторгов?

- Я хочу попросить у вас руки вашей сестры, - вдруг выпалил Лаврович и покраснел от собственной напыщенности.

Лицо заваркинской подружки вытянулось в изумлении. Сама Анфиса уставилась на него взглядом, полным иронии.

- Расскажешь, что за история с письмами? – вдруг спросила она, - в которых Смоленской предлагают поработать театральной проституткой? Ты в курсе? Комментарий дашь? Комментарий в обмен на благословение!

Лаврович отрицательно помотал головой, не успев удивиться столь резкому повороту разговора. Он помнил, что с гарпией надо держать ухо востро: не заметишь, как она унизит тебя и измажет словесными фекалиями. Лаврович не любил ни дерьма, ни унижений.

- Не дашь или не в курсе? – спросила Заваркина, наклонив голову набок.

- Может быть, вернемся к моему вопросу? – спросил Лаврович, мысленно отругав себя за то, что голос выдал его волнение и нетерпение.

- Чего ты вдруг решил жениться? Вы же друзья, - издевательским тоном произнесла Заваркина, широко взмахнув рукой. Лаврович покраснел еще пуще. Он не собирался открывать этой стерве свою гениальную задумку и уж тем более не хотел делиться своими чувствами.

- Она, уезжая в аэропорт, разваливалась на куски от того, что ты снова объявил ей о разрыве. Я даже подумала, не положить ли мне ее в чемодан и не сдать ли в багаж. Так что я не дам благословения, – проговорила Анфиса равнодушно, указательным пальцем захлопнув крышку коробочки с кольцом, которую Лаврович все еще сжимал в руке, - имя тебе легион, мой милый!

Гарпия сверлила его взглядом, и Лавровичу ничего не оставалась, как признать свое полное поражение. Он судорожно сглотнул, поняв, что ему только указали на дверь. Он спрятал коробочку в карман, вежливо кивнул и вышел в темный коридор, заставленный всяким хламом. Глубоко вздохнув и призвав на помощь все свое самообладание, Лаврович вызвал лифт, который отозвался из шахты зловещим гулом.

Лаврович оглянулся на приоткрытую дверь редакции и вдруг, сам себя удивив, на цыпочках подкрался к ней и прислушался.

- Чего ты так сурово с ним? – тихонько спросила заваркинская подружка.

Заваркина помолчала и пошелестела бумагами. Лаврович по звуку догадался, что она снова сидит за своим столом.

- Моя сестра – очень привлекательная молодая женщина, - начала она тихо, - иногда я смотрю на нее, растрепанную и неприбранную, а потом на других женщин или на себя и думаю: «Зачем мы переводим три тонны французской косметики в год?», «Для чего по утрам тратим время на прихорашивания?». Когда она появляется в твоем поле зрения, красивые и ухоженные женщины, рядом с которыми ты только что отчаянно комплексовала, вдруг начинают казаться вульгарными куклами. Некрасивые, но ухоженные, вроде режиссерши Смоленской – знаешь ее, да? – и вовсе выглядят накрашенными мартышками. Все прочие, обычные, офисные крысы, пассажирки маршруток видятся топливом для биореактора.

Лаврович перестал дышать. Он был согласен с гарпией. Именно такой эффект производила ее сестра.

- Сначала мне казалось, что она расплескивает свои чары на кого попало, - продолжала Заваркина, перейдя на таинственный шепот, - я ругала ее за сомнительные знакомства, потому что мне казалось, что она специально выбирает всех этих несчастненьких замороченных задротов или конченых психов. Стремится спасать их, понимаешь?

Но еще чуть позже, хорошенько присмотрвшись, я поняла, что она не виновата. Она просто появляется, и те, кто послабее характером, как говорится, в штабеля укладываются. Разок поговорив с ней по душам, я увидела, что проблема еще шире…

Заваркина щелкнула зажигалкой. За спиной Лавровича распахнулись и почти тут же закрылись двери лифта.

- Я обнаружила, что это она сводит их с ума, - прошептала Заваркина, - она знакомится с абсолютно обычными нормальными парнями, общается с ними вежливо и по-доброму. Она вообще очень добрая девушка… Но от этого интереса к их персонам, абсолютно искреннего и бескорыстного, кстати, у мужичков в голове что-то перемыкает и они каким-то неведомым образом умудряются растерять крохи самообладания и разума и превращаются в слюноточащих и покорных зомби. Самое страшное – они осознают, во что они превратились. И, наконец, катастрофа в том, что им кажется, что это она специально, что это она во всем виновата и что единственный способ избавиться от этого помешательства – это сделать Алисе плохо или больно.

- К чему ты это все? – спросила удивленно заваркинская подружка.

- Да так, ни к чему, - сокрушенно призналась Анфиса, - просто мой долг – приглядывать за ней. Я отцу обещала. Раньше этим Васька занимался. Ну, как занимался... Он недовольно хмурил бровь, и эти упыри, перепугавшись, бежали прочь.

Анфиса коротко хохотнула, словно мысль о убегающих упырях доставила ей невыразимое удовольствие. Но Лаврович знал, что кроется за этим смешком: Алиса говорила, что ее сестра очень тяжело переживала смерть Василия Заваркина и что они стараются о нем не говорить.

Лаврович развернулся и тихонько, стараясь не задеть ничего, что могло бы зашуметь и выдать его присутствие, двинулся к лестнице. Он уже преодолел пару пролетов и не мог видеть, как Анфиса Заваркина высунула стриженую голову из кабинета. И, конечно же, Лаврович ни за что не сумел бы рассмотреть, какое отвращение было написано на ее лице.