Алёна Половнева - Хюльдра

- Но долго дышать полной грудью мне не пришлось, - поделилась Анфиса, - потому как скоро я поняла, что резиновый чехол, убивавший меня, и был моими легкими. И что теперь мне придется или дышать задницей, или сдохнуть…

- Очень красочно, - проворчала Алиса, - но бесполезно.

- Детка, дети, даже любимые – это геморрой, - призналась Алиса, а маленький Вася в этот момент хихикнул.

Анфиса прислонилась щекой к его макушке, и из ее груди вырвался вздох умиления. Алиса снова улыбнулась.

- Видишь, моему сыну нравится слово «геморрой», - заявила Анфиса, и Вася снова хихикнул, - это мой сын. Я люблю его. В том числе и за то, что он похож на своего отца.

Алиса снова помрачнела.

- Будешь ли ты любить этого ребенка? - спросила Анфиса, сажая Васю обратно в манеж, - может, и будешь. Но ты всегда будешь помнить, что он появился не от любви – пусть и неразделенной, пусть и сбежавшей прочь при первых признаках того самого геморроя – а от того, что какой-то мудозвон решил плеснуть в твою матку спермой, не спросив твоего разрешения.

Алиса понимала, что делает сестра: заставляет ее принять решение немедленно, пока можно еще все сделать быстро и безболезненно. Продемонстрировав своего сына, она воззвала к ее женскому началу, напомнив о случившемся – к разуму.

Алиса взглянула на Васю и неожиданно для самой себя спросила:

- Что мне делать?

Вася встал на ноги в своем манеже и внимательно посмотрел на нее. Его взгляд был таким осознанным, что Алисе вдруг показалось, что он сейчас откроет рот и голосом своего отца скажет ей, что делать. Анфиса с интересом наблюдала за ними.

- А что я, например, Ваське скажу? – вдруг осенило Алису, - как я ему объясню появление ребенка? Он же захочет узнать, кто его отец, а я…

- Перестань, - властно велела Анфиса, - дело не в Ваське! И не во мне! Есть только ты и твой ребенок!

Алиса поняла, что давно приняла решение: в тот самый момент, когда услышала, что беременна – и теперь лишь тянет время. Она посмотрела на сестру и кивнула. Та подала ей стакан воды, чтобы запить таблетку.

Следующие двадцать четыре часа, Алиса провела, прислушиваясь к своему организму. Организм вел себя тихо и на гормональный удар видимых реакций не подавал, но это наблюдение отвлекло Алису от размышлений о правильности ее поступка. Утром ей будет дан шанс все переиграть: она примет еще одну таблетку, которая должна будет вызвать сокращения и изгнать плод из ее нутра.

Ночью ей снился маленький Вася, подпрыгивающий от нетерпения в своем манеже и голосом Васи-старшего велевшего ей «Убей его!». Она не слушалась, и ребенок рождался, разрывая ей живот. Она просмотрела этот сон три или четыре раза, каждый раз просыпаясь и вновь засыпая в Анфисиных объятиях. Утром она, измученная, не стала долго размышлять и закинула вторую таблетку под язык.

Следующие пятнадцать часов Алиса провела в аду. Из нее хлынула кровь, низ живота тянуло, как будто ее матка собиралась вырваться наружу вместе с маленьким дьяволенком, поселившемся в ней. Анфиса попыталась затолкать в нее таблетку обезболивающего, но ее тут же вырвало. Ее рвало следующие два часа без остановки, и, как будто всего этого было мало, к побочным эффектам добавился еще и понос. Анфиса вытирала пот с ее лба, подтирала за ней кровь и дерьмо, приносила ей воду, приговаривая, что лучше пусть лезет наружу, чем сидит внутри. Эта фраза почему-то смешила Алису и она снова давилась непереваренным завтраком.

Через несколько часов Анфиса, оценив состояние сестры, заявила, что везет ее в больницу, на что Алисин организм, будто испугавшись, вдруг разом прекратил извергать из себя свое содержимое. Это позволило обессиленной Алисе лечь, а Анфисе измерить ее температуру Васиным градусником.

- 36,6, - констатировала она, - похоже, на этом побочные эффекты кончились.

- Как будто из меня демонов изгнали, - сказала Алиса, прикрыв глаза. Анфиса усмехнулась.

Алиса проспала почти сутки, изредка просыпаясь для необходимых гигиенических процедур, с каждым разом чувствуя себя все лучше и лучше.

- Я чувствую себя очищенной, - призналась она, когда кровотечение совсем сошло на нет.

- Ну и славно, - сказала Анфиса, сидя на столе рядом с кофеваркой и прилаживая к ней бумажный фильтр - ты не знаешь, как эта штука работает?

Еще через две недели, посетив врача и убедившись, что все прошло хорошо, Алиса съехала от сестры, и в первую же ночь в собственной постели ей приснился кошмар.

С участием ее убитого сына.

Ей приснился белокурый мальчик лет пяти со шкодливой физиономией. Он был похож сразу на Васю-старшего и на Васю-младшего, но был одет как мальчишка-посыльный из советского фильма про собаку Баскервилей – Алисиного любимого детектива. Яркий свет, господствовавший во сне, заставил его прищуриться, но Алиса разглядела прямой нос, красивые капризно изогнутые губы и синие глаза.

У ее нерожденного сына было лицо Лавровича.

Алиса проснулась среди ночи с бешено колотящимся где-то в горле сердцем и, наплевав на осторожность, достала из своей сумки-мешка пузырек, заботливо припрятанный там Анфисой. Она высыпала на ладонь две таблетки успокоительного и заглотнула их, как удав.

- Тебя не существует! – сказала она творению своего воображения. Творение, как будто отпечатавшееся на сетчатке ее глаза, протянуло е ней ручонки.

Вскоре лекарство подействовало, и мальчишка больше не появлялся во снах и не воображался наяву. Но Алиса знала, что где-то там, в подсознании, его образ все еще жив и дожидается благоприятного момента для того, чтобы воплотиться в ее настоящем сыне или однажды свести ее с ума.

- Я в аду? – тихо спросила она сама себя, глядя на троих собравшихся у камина в гостиной.

- Ну, что вы, моя дорогая, - сказала Старая Актриса, не повышая голоса и глядя на свои руки, - разве ж это ад?

Алиса вошла в комнату. Приблизившись к камину, она не почувствовала его тепла. Ее Три Истории с любопытством смотрели на нее.

- Вы мне не нравитесь, - сказала она им.

- Ах, моя дорогая, если мы были бы с вами знакомы при жизни, - снисходительно улыбнулась Старая Актриса, встав с кресла и сделав круг по комнате.

- Я хочу уйти, - заявил Мальчишка, поднимаясь на ноги с коврика возле камина.

- Уходи, - равнодушно сказала Алиса.

Теперь, узнав всю правду о той ночи, она отчетливо видела в чертах своего нерожденного сына лицо Лавровича. Видимо, ее подсознание смогло утаить кое-какие воспоминания от наркотика, безжалостно лишившего ее памяти, и Алиса, сама того не осознавая, наделила свою Историю чертами своего насильника.

Мальчишка улыбнулся и выбежал в приоткрытую створку двери. За ним, тявкая, выскочил шпиц.

Алиса не чувствовала ничего, прощаясь с этой креатурой: выдуманный ребенок теперь не имел к ней никакого отношения.