Алёна Половнева - Хюльдра

Алиса успокаивалась, но вскоре все начиналось по новой.

- За что? Почему? Почему я? – кричала она.

- Ты ни в чем не виновата, - говорила ее сестра, глядя ей в глаза, - ты ни в чем не виновата. Ты самая добрая, самая умная, самая милая девушка из всех, кого я знаю. Ты мила даже с теми, кто этого не заслуживает. Он – больной ублюдок и поверь мне, когда я до него доберусь, здоровее он не станет…

Алиса приходила в себя: кошмары больше не мучили ее, и через десять дней она отказалась от снотворного, посетовав, что таблетки отупляют ее. Анфиса согласно кивнула, но перебралась спать с дивана в постель, где при малейшем вскрике сестры она прижимала ту к своей груди, гладила по голове и шептала успокаивающие фразы.

- Я никому тебя не отдам, моя маленькая. Больше никто не посмеет тебя обидеть…

Прошла неделя, и Алиса бросила свои истеричные водные процедуры: она сдирала с себя кожу жесткой щеткой под обжигающим душем каждые полчаса.

Анфисино хладнокровие, перемежающееся с неожиданной нежностью, излечивало ее. Через две недели, почти придя в себя, Алиса задалась вопросом: не приходилось ли сестре переживать нечто подобное? Она знала, что в детстве, еще живя в детском доме, Анфиса подверглась нападению, результатом которого стало сотрясение, больница, полукоматозное состояние. Из-за плохо залеченной черепно-мозговой травмы ее терзали головные боли, и ее постоянным спутником стали таблетки: особое успокоительное, Васина формула. Они притупляли боль, не вызывая сонливости, оставляя лишь некоторую эмоциональную заторможенность, которая оказалась на руку Анфисе: угрозы, нападки и просто бурные реакции на ее статьи не вызывали в сестре никакого отклика.

В подростковом возрасте Анфису осмотрел психиатр и вынес вердикт – активная социопатия. Алиса, перелопатив кучу книжек, узнала, что ее сестра понимает все эмоции, но сама ничего не чувствует. Она может сымитировать всё, что угодно – от ненависти и огорчения до влюбленности и сочувствия – но в глубине души она остается абсолютно равнодушной.

Раздумывая над тем, что привело Анфису Заваркину к этому диагнозу – травма, мир, вдруг повернувшийся к ней задницей или что-то еще – Алиса поняла, что Асина бесчувственность, выдуманная врачом или настоящая – радует ее. Она бы не пережила, увидев, что то, что с ней случилось, доставляет боль еще кому-то, кроме нее самой. Тем более, если бы этим человеком оказалась Анфиса – ее любимая сестра, к которой она прибежала, радостная, в день своих первых месячных, загадочная, потеряв невинность, которая приделывала головы ее куклам и учила целоваться.

Ровно через две недели на пороге Анфисиной мансарды возникла их доверенная «гинекологиня» и что-то жарко зашептала Анфисе. Та вышла вместе с ней за дверь и минут через пятнадцать они вместе вернулись с белым непрозрачным пакетом из аптеки.

- Чем я теперь болею? – буркнула Алиса. Она, конечно, ожидала не СПИДа и сифилиса (она же не с бомжами паленую водку глюкала, в самом деле!), но чего-нибудь безобидного и неприятного: хламидиоза или нашествия трихомонад. Но Анфиса не спешила ответить на вопрос, а врачиха попросила разрешения ее осмотреть. Пока она шарила по Алисиным внутренностям, Анфиса сидела с непроницаемым лицом. Гинеколог, закончив, стянула перчатки, и кивнула ей. Та помрачнела.

- Вы мне расскажете, что с мной? – поинтересовалась Алиса со слезой в голосе.

Анфиса, не говоря ни слова, вышла проводить врача. Та похлопала ее по плечу, приняла купюры и скрылась навсегда из их жизни.

Анфиса вернулась в спальню, села напротив Алисы на пуфик и взглянула ей в лицо.

- Во-первых, анализ твоей крови выявил содержание сильнодействующего вещества, - заговорила та монотонно, - это неизвестный новый наркотик. Остаток твоей крови ушел дальше, к химикам…

- Ась, мне плевать, - разозлилась Алиса, - говори! Что со мной?

- Ты здорова, - ответила сестра, - но беременна. В лаборатории твою кровь прогнали на гормоны и заподозрили неладное. Сегодня врач, осмотрев тебя, подтвердила наличие плода…

Дальнейшее Алиса помнила смутно: похоже, она снова билась в рыданиях и что-то кричала. Она слышала свой голос и удивлялась тому, как он, одинокий, вгрызается в тишину: маленький Вася, адаптировавшись к ситуации, больше не плакал, разнервничавшись, а сидел, тихий и милый, в манеже в этой же комнате, лупя ручонками по большой плюшевой собаке. Это зрелище отрезвило Алису. Она снова обратила внимание на Анфису, которая достала из аптечного пакетика коробку с лекарством.

- На твоем сроке медикаментозный аборт – идеальное решение, - сказала она, протянув коробку Алисе, - врач мне объяснила, что с тобой будет происходить. Я не тороплю и не настаиваю, но подумай, пожалуйста.

Алиса на автомате открыла коробку, достала инструкцию и принялась читать непонятные слова. Она не знала, как поступить: она не была противницей абортов, но ей всегда казалось, что собственного ребенка в своем собственном животе она не сможет убить ни при каких обстоятельствах. Изнасилование, конечно, она не предусмотрела.

- Как бы ты поступила? - спросила Алиса у сестры. Та сидела напротив нее, достав маленького Васю из манежа и устроив у себя на коленях. Тот улыбнулся Алисе беззубым ртом.

- Вот тебе иллюстрация того, как бы я поступила, - сказала Анфиса и чмокнула сына в белобрысую макушку, - ситуация у меня другая, но факт есть факт: этого человечка никто не хотел.

- Ты родила его от любимого мужчины, - прошептала Алиса, опустив глаза на лекарство, которое держала в руках. С ее ресниц сорвались две слезинки и с глухим стуком упали на картонную коробочку.

- От любимого, - согласилась Анфиса с иронией, - который едва узнав, что вскоре его веселые поездки на мотоцикле за город заменит горшок с какашками, удрал аж в другую страну.

Алиса улыбнулась. Впервые за две недели.

- Ты скучаешь по нему? – спросила она.

- Скучаю, - улыбнулась Анфиса, - не скрою, что вздохнула с облегчением, когда он уехал. Но дышать мне долго не пришлось…

- То есть?

- Как бы тебе объяснить? – задумалась Анфиса, глянув на потолок, - Вася – он был как тугой резиновый чехол. Он сковывал меня по рукам и ногам и не давал дышать. С каждой его выходкой, с каждым новым запретом, с каждым новым надрезом на моем теле, чехол становился все туже и туже, превращая мои лёгкие в кашу, а конечности – в суповой набор. И вот явился этот маленький рыцарь и освободил меня…

Последнюю фразу Анфиса сказала с той неподражаемой интонацией, с которой все мамаши говорят о своих детях. Каждый раз, улавливая ее в голосе своей сестры, Алиса невольно удивлялась: Анфиса Заваркина была последним человеком на Земле, которого можно было вообразить хорошей матерью, курицей-наседкой, машущей крылами над своим цыпленком. Но Аська и тут не разочаровала: освоившая все премудрости материнства, она была похожа на ощенившуюся волчицу, которая играючи учит своего щенка жизни. Это сходство придавало весомость ее нынешним советам.