Иван Сабило - Крупным планом (Роман-дневник). 2007.

- Толком не знаю, про что говорить, - вздохнул он. - Уже столько про это сказано, а дело не с места.

- Да, я об этом говорил в своём выступлении в Якутске ещё в 95-м году. За несколько дней до Пленума в газете «Санкт-Петербургские ведомости» вышла моя статья «Сберечь язык - сберечь народ». Комитет по образованию Питера предложил её старшеклассникам города в качестве «вольной» темы сочинения на выпускных экзаменах.

- Про что она?

- Про то, с чем тебе нужно выступать на Пленуме. Прежде чем её написать, я подумал, есть ли подобные законы в других странах. Пошёл в Публичку, попро­сил библиографов помочь. Они мне тут же сообщили, что самого Закона Фран­цузской Республики о языке они ещё не имеют, но есть сведения, что он принят во Франции летом 1994 года. Я намотал на ус.

А тут в Питере состоялся Пленум творческих Союзов России. В Доме актёра, где он проходил, я тоже выступил. И внёс предложение обратиться к Президенту Ельцину и в Гос. Думу к Рыбкину с предложением принять закон о защите рус­ского языка. По реакции зала было понятно, что далеко не все понимают, о чём идёт речь. Однако те, кто против всего русского, в чём бы оно ни выражалось, тут же стали протестовать против такого обращения. Один писатель сказал, что ему кажется ненужным такое предложение, ибо «язык сам себя защищает и защитит».

- Кто? - спросил Куняев.

- Ладно, не буду называть его имени, он потом погиб под колёсами автомоби­ля.

- И что зал?

- А в зале из предпоследнего ряда поднялся Михаил Константинович Анику­шин и сказал: «Только совершенно далёкий от этой проблемы человек не пони­мает, что предлагает Сабило. Если сегодня мы не защитим русский язык, завтра никто не будет защищать нас, творческую интеллигенцию».

Поставили вопрос на голосование. Незначительным числом голосов против­ники обращения победили, и предложение не прошло. Тогда мы его приняли на общем писательском собрании и отправили в Москву. А сразу после этого я об­ратился в Генеральное консульство Франции в Петербурге, и они мне тут же дали свой закон. В первой его статье говорится: «Являющийся государственным язы­ком Республики в соответствии с Конституцией, французский язык представляет собой основной элемент исторического лица и наследия Франции. Он служит языком образования, работы, обменов и услуг в государстве. Он является основ­ной связью между государствами, составляющими Сообщество франкоговорящих государств...» Во, помню!

- Хорошо сказано, - оживился Куняев. - А где у тебя эта статья?

- В Москве, в книге «Приговор». Закон Франции - в Питере. Вернёмся в Мо­скву, я тебе дам книжку.

- Я не еду в Москву, я отсюда - прямо в Белгород. Но хорошо, что ты мне это рассказал. Кстати, видел в Интернете сообщение о выдвижении твоей книги на Союзную премию. Это хорошая премия.

Мне боязно поддерживать разговор о премии, тем более что целый год будет приниматься по ней решение. В прошлом году её вручили Куняеву - за перевод средневековой поэмы белоруса Миколы Гусовского «Песня про зубра».

- Хорошо бы, - сказал я, - только до этого ещё надо дожить.

- Вот именно. Мне ведь тоже не с первого раза вручили. Первый раз там какие- то дамочки запаслись голосами членов жюри из тех, кто не принимал участия в голосовании, и прокатили.

Туман сгущается. Дождик слабый, и порой кажется, вот-вот перестанет. При­ехали в Члоу - море людей. И Президент Абхазии С. Багапш с ними - высокий, атлетически сложённый. Обычно возле президентов суетится свита - министры, помощники, телохранители. Здесь этого нет. К нему подходят люди. Здороваются за руку, разговаривают. Поздоровались и мы.

Нас пригласили в Дом-музей Шинкуба - всё просто: фотографии на стене, кабинет, письменный стол, просторные комнаты, ничего лишнего. Много книг, много света, несмотря на то, что за окнами туманный, дождливый день. Подумал: как много делает писатель! И как неприхотлив он в жизни, в быту. Каким мини­мумом обходится он, преодолевая путь, который ведёт только в небо.

Торжественно открыли музей. Выступал министр культуры Абхазии, произно­сили речи писатели, читали стихи поэты. Я говорил о детях, о нашей ответствен­ности перед ними. После выступления спустился вниз, стал прохаживаться по лужайке, под деревьями. Дождь кончился, и туман уже не такой густой, как час назад. Народу много, но все легко уместились в заранее возведённом гигантском шатре с деревянными скамейками и столами. На столах угощения - ешь, пей на здоровье в память славного сына Абхазии Баграта Шинкуба.

Рассказывали, что накануне грузино-абхазской войны высокопоставленные грузинские деятели обращались к Шинкуба и к первому Президенту Абхазии Вла­диславу Ардзинбе с предложением занять грузинскую позицию, обещали золотые горы, но получили отказ.

Сергей Васильевич Багапш и его министры тоже за столом. Тамада произносит тост и тут же передаёт микрофон тому, кто пожелает что-то сказать. Когда предложили поднять бокалы (белые одноразовые стаканчики) за дружбу Абхазии и России, все встали. Чокнулись без звона и выпили. Я подумал: как же теперь не хватает нам красивой лирической песни. И вот группа абхазов, сидевших за сто­лом у входа в шатёр, запела. Красивое пение, многоголосое. И не требуется пере­вода - всё про тебя, про твою жизнь.

14 мая. С утра - чистое небо, солнце, ласковое море. После завтрака вышел на пляж - вода по-прежнему 12 градусов, но всё же выкупался. Недолго попла­вал - и на берег. Нашёл камень, килограмма четыре, и позанимался. Море и пляж пустынны. Всё время в памяти - моя жизнь здесь более чем двадцатилетней дав­ности: жена, дочка, бородатый, ироничный Радий Погодин, маленький, комичный Эдвард Радзинский в светлых шортах и с теннисной ракеткой в руке. Ничто не предвещало той жути, которая начнётся с так называемой перестройки. Сколько сломанных судеб, сколько крови и несчастий принесёт она. Была черноморская жемчужина - Абхазия, а теперь что? Разбитые, сожжённые дома, чёрные провалы окон, тлен и разруха - вот апофеоз «перестройки». И не скоро ещё вернутся сюда покой и порядок. А до процветания и того дольше.

За теми из нас, кто желает посетить Новый Афон, прикатил маленький автобус. Желающих немного: Онанян, Парпара, Широков и я. И наш экскурсовод Галина.

Я ещё не был в Новом Афоне, знаю только, что это большой посёлок, где вели­чественный православный храм, построенный в XIX веке при мужском монасты­ре. По дороге к нему я искал глазами - не продают ли цветы? Но так и не увидел.

Приехали, вошли на территорию монастыря. Из храма навстречу нам вышел бородатый человек. Он сказал, что сегодня понедельник и все службы выходные. Заметив, что мы огорчились этому обстоятельству, предложил показать нам не­многое из того, что здесь построено.