Борис Батыршин - Коптский крест. Дилогия

– Все, Теть Оль, уже иду, правда-правда! – Николенька выбрался из-под стола, разгладил брюки (жалкая попытка, ну да уж что там…) не глядя, сунул добычу в ящик, схватил ранец, и проскользнул мимо разгневанной тети в прихожую.

Лестничный пролет, ведущий во двор, мальчик преодолел в три прыжка. Солнце светило по-майски ярко; хотя, куда ему было до того, что заливало своими лучами двор родительского дома! Но, увы, дом остался на юге, в Крыму, в Севастополе, там, где служил отец – старший офицер странного круглого броненосца "Вице-адмирал Попов".

Впрочем, Николенька не особенно рвался домой. Нет, он, скучал по отцу, но слишком свежа еще была горечь после смерти мамы. Каждая половица их старой квартиры на Корабельной стороне отзывалась ее шагами, каждая гардина хранила тепло ее рук….

Мама Николеньки умерла 4 года назад. Препоручать мальчика заботам гувернантки отец не захотел; к тому же, мальчику пришло время поступать в подготовительный класс гимназии. Отец видел сына студентом университета, а в Севастополе, увы, не было классической гимназии. Так что – на семейном совете было решено отправить Николеньку к дяде, в Москву, продолжать образование. Сам дядя, Василий Петрович Овчинников, жил с семьей – женой и двумя дочерьми, 12-ти и 8 лет – в доме, что достался ему года три назад, после смерти дальнего родственника. Василий Петрович вел жизнь домовладельца и обеспеченного человека. Овчинниковы обитали в большой 7-комнатной квартире, а остальные комнаты сдавались внаем – как делал это прежний владелец дома.

Надо отметить, что дядя Николеньки, человек интиллегентный, но не слишком-то практичный, предпочел, в память о своей университетской юности, сдавать жилье небогатым студентам. У него селились те, кому не нашлось места в "Чебыша?х" или "Аде", на Кози?хинской и Большой Бро?нной.

Вот и сейчас трое таких студиозусов (как именовал их дядя Василий ) – Никита Васютин, с 3-го курса Императорского Московского Технического Училища и парочка его приятелей из Университета восседали на лавочке, во дворе и спорили о чем-то, вооружившись целой россыпью книг и брошюр. Да так жарко, что казалось, книги вот-вот превратятся из орудия пытливого ума в метательные снаряды. Дворник, Фомич с размеренно шкрябал метлой по камням двора, время от времени неодобрительно косясь на "скубентов".

Фомич достался Овчинниковым в наследство вместе с домом. Сей достойный муж не одобрял постояльцев, которых приютил в доме новый хозяин. Впрочем, порядок он понимал. Бывший скобелевский солдат, отставленный по ранению после хивинского похода 73 года, не рисковал открыто выражать недовольство, ограничиваясь взглядами исподлобья да придирками. Впрочем, и тех и других становилось все меньше – студенты стали для Фомича недурным источником дохода. Они, частенько возвращаясь домой за полночь, исправно отдавали недовольно бурчащему дворнику,открывавшему ночным гулякам ворота, кровные алтыны и пятаки.

Николенька поздоровался с господами студентами и пролетел, было, мимо них, как вдруг – замер, как вкопанный.

Во дворе появилось что-то лишнее. Николенька сразу даже не понял, что именно. Просто – глаз зацепился за что-то, чего быть не должно?; да так крепко, что мальчик с разбегу замер на месте.

Подворотня. Даже не подворотня, а темный тоннель в свеже-оштукатуренном простенке, в паре шагов за спинами сидящих на лавочке студентов. Темный такой проход, в глубине которого проглядывает ажурная вязь кованой железной калитки. Словом – ничего особенного, самый обыкновенный элемент московского дворика.

Если бы не одно "но" – еще вчера этого тоннеля не было. И Николенька знал это наверняка. Ведь там, где возник непрошенный элемент интерьера, как раз и стояла та самая скамейка, на которой бурной дискутировали студент Васютин со товарищи. Это сейчас они вытащили скамейку почти на середину двора, на самое солнышко – чем и вызвали недовольство Фомича. Но вчера-то она была там, у стены, рядом с заросшим травой штабелем досок, напротив двери на лестницу, ведущую в квартиру Овчинниковых!

– Фомич, а Фомич? –

–Что вам, барин? – Дворник прекратил шваркать метлой по брусчатке и обратил благосклонное внимание на Николеньку. Любой мальчишка ни за что не посмел бы обратиться к Фомичу столь фамильярно. Рядовому уличному сорванцу внушала уважение и казенная бляха поверх фатрука, и тусклая серебряная медалька "за Хивинский поход" с витиеватым вензелем Александра Освободителя, которую Фомич носил, не снимая, рядом со знаком своей высокой должности.

– Фомич, а Фомич! Что это за ворота новые? –

–Какие ворота, барин? Не новые они, а старые, тока покрашенные. Василий Петрович распорядился. – И, удовлетворив любопытство бестолкового барчука, Фомич снова взялся за метлу – шшух, шшух, шшух….

Так, выходит, Фомич не заметил "лишней" подворотни? Это Фомич-то, который в лицо знает каждую травинку на вверенном ему дворе? "Все чудесатее и чудесатее", как говорила девочка Соня, оказавшаяся в царстве Дива – книгу с этой волшебной историей Василий Петрович в прошлом году подарил на день ангела кузине Николеньке, 14-тилетней Марине.

Но сейчас Николеньке было не до литературы. Во дворе появилась некая загадка, и с ней следовало немедленно разобраться. Тетрадь по латыни, находка под плинтусом, даже перспектива попасть в кондуит – все было забыто. Николенька, воровато оглянулся на окна – а вдруг тетя Оля стоит и наблюдает, не застрял ли племянник во дворе, вместо того, чтобы поспешать в гимназию? Но на этот раз любимая тетушка не проявила своей обычной бдительности – так что мальчик, обойдя скамейку со студентами, подошел к загадочной подворотне. Нет, решительно она была не на своем месте! Вон, даже трава, отделяющая подворотню от остального пространства двора какая-то неправильная – такой впору расти у стенки, а на проходе она должна быть вытоптана….. и тянуло из подворотни как-то непонятно. Сыростью оттуда тянуло – да так отчетливо, что мальчик невольно поежился, хотя и стоял на ярком майском солнышке. Он даже невольно обернулся и окинул взглядом родной двор.

Все было так же, как и всегда. Компания Васютина бубнила на скамейке что-то свое, студенческое; утреннее солнце радостно заливало двор лучами, мерно шваркала метла Фомича – "Шшух, шшух…."

И Николенька шагнул в кроличью нору.

Глава вторая

То, что история наша не закончилась прямо на этом нельзя назвать, иначе как чудом. Когда Николенька, пройдя сквозь сырую и холодную подворотню, ступил на тротуар, он, в первый момент ничего не понял – а ноги по инерции пронесли его еще несколько шагов. Но, достигнув кромки тротуара, мальчик споткнулся на бордюрном камне, и чуть не упал. Ч тобы удержаться на ногах, пришлось совершить унизительную пробежку вперед, и тут….