Владимир Поселягин - Истребитель. Трилогия

– Письмо с вами?

– Да.

– Можно прочитать? Хочу изучить его.

Достав из внутреннего кармана в несколько раз сложенный листок бумаги, я отдал его Павлову. После довольно продолжительного изучения, он подтверждающее кивнул:

– Что‑то с ним не так. Так и тянет от него отчаяньем.

– Я тоже это почувствовал, но списал на боль от потери отца.

– Возможно и это, но не думаю. Одна фраза чего стоит: нельзя пройти по улице, постоянное напоминание о случившемся с отцом тяжело переносится нами.

– Односельчане травят? Мол, предатель в плен попал и все такое? – поворачивая и съезжая на боковую дорогу, поинтересовался я. Судя по дорожному знаку, двигались мы правильно.

– Вряд ли. Если бы он был врагом народа тогда да, возможно, но не в этом случае. Тут что‑то другое. Однако вы правы, они возможно в беде.

– Угу, – хмуро буркнул я, сосредотачиваясь на дороге.

– Слушай, лейтенант… – задумавшись, что сказать Павлову, я проехал мимо столбика с названием поселка. Он соответствовал конечному маршруту.

– Да, товарищ майор?

– Знаешь… Как бы объяснить? – несколько смущенно пробормотал я.

Павлов внимательно посмотрел на меня, с интересом ожидая продолжения.

– Вы что‑то хотите?

– Можно сказать и так. Видишь ли, я не хочу, чтобы семья Морозовых видела вас. То есть поняла, что я под охраной. Могут возникнуть некоторые неудобства.

– А, так это не проблема, товарищ майор. Мои люди опытные в охране, приходилось и с вами работать.

– Что? Но я вас не видел?!

– Может, и видели, просто внимание не обратили. Я вас понял, не волнуйтесь, на подъезде к дому мы с вами разделимся. Сразу скажу, что не нужно нервничать, мы всегда рядом. Если увидите кого‑нибудь из моих людей не нужно смотреть на них с удивленным видом, и отпавшей челюстью.

– Что, и такое бывало?

– Бывали прецеденты.

– Но, чтобы на кого‑нибудь так смотреть, мне нужно их увидеть. Я кроме вас никого не видел в лицо, – хмыкнул я.

– Это дело поправимо. Остановите у магазина, там где очередь, они выйдут, вот и запомните. Я кстати вас тоже покину.

– Понял, не дурак. Дурак бы не понял.

Хохотнув незамысловатой шутке, лейтенант распахнул дверцу и вышел на улицу, громко сказав: спасибо, он захлопнул дверцу и энергичным шагом направился в магазин. Толпа безмолвно пропустила его внутрь помещения.

Подчиненных у Павлова оказалось трое. Два парня лет под двадцать пять, и девушка на вид моих лет. Одеты они были фактически неотличимо от людей толпившихся у магазина, разве что присутствовал некий городской лоск. Это не было заметно, просто чувствовалось.

Газанув, я стронулся с места, и направился дальше. Теперь нужно найти улицу, где проживали Морозовы.

Маршрут по заснеженным улицам мне показала словоохотливая бодрая толстушка‑хохотушка с сумкой в руках, из‑за края которой торчал большой рыбий хвост. Видимо рыба была такая большая, что даже не помещался в довольно объемистую сумку. Это доказывало, что в селе голода пока не было. Тетка меня узнала, видимо поэтому стараясь не отпускать вывалила все местные новости. Скорее из любопытства, чем из‑за чувства благодарности или жалости, я продолжал стоять рядом с ней и с легкой улыбкой слушал, всем видом показывая как мне интересно.

На самом деле я действовал по привычке все знать. Вроде как прибыл на новое место и изучаю зону полетов, чтобы ориентироваться на местности. Поэтому, слова толстушки, что к старшей дочке Инги Васильевны ходит молодой командир госбезопасности, насторожил меня.

«Это еще кто? Ухажер, или Никифоров клинья подбивает, посылая своих людей? Да нет, не похоже на него. Нужно выяснить» – решил я, продолжая слушать говорливую женщину.

Через сорок минут, я продолжил следовать описанным толстушкой маршруту.

Дом Морозовых находился фактически на задворках поселка, огородом упираясь в сосновый лес. Посмотрев на хату пятистенок, крытую дранкой, только покачал головой. Хозяйство было добротным, отец Семеныча был жив, судя по легкой снежной пыли поднимавшейся в высь, это он сейчас работал во дворе. «Опель» двигался с небольшой скоростью, поэтому когда в открытые ворота показался старичок, тащивший за собой на веревке большую бадью набитую утрамбованным снегом, притормозил с интересом рассматривая его. Семейное сходство было видно невооруженным взглядом. Я попал куда надо.

Отец Виктора Семеновича, Семен Алексеевич остановился и подслеповато щурясь посмотрел на машину, остановившуюся около его двора. Когда я вылез из машины, охнул в изумлении, он меня явно опознал.

– Здравствуйте, Семен Алексеевич, – громко сказал я. То, что он плохо слышал, знал прекрасно, Семеныч как‑то обмолвился об этом, мол, последствия контузии в германскую войну.

– Здравствуйте, товарищ Суворов, – ответил он, пожимая мне руку. Мы стояли и рассматривали друг друга.

– Не нужно официоза, называете меня Севой, ваш сын Виктор Семенович, именно так меня и называл…

«Но редко, я для него всегда был «командир». Только пару раз он окликнул меня как все… только пару раз!»

– Хорошо… Сева. Проходи в дом… Ох, радость то какая, однополчанин в гости приехал. Машину во двор загоняй, я Нюшу в конюшню сейчас отведу.

Подтянув спадающие штаны, с потертостями на коленях он бросив бадью шустро засеменил валенками во двор, к стоявшей у яслей с соломой лошади. Посмотрев на бадью, я подхватил веревку и оттащил ее в сторону, нужно было освободить место для проезда. Как и говорил Семен Алексеевич, машина неплохо уместилась во дворе, расчищенного места хватало вполне. Пока загоняли машину, и доставали из кабины и багажника вещи, разговорились. Кроме него дома никого не было.

Ирина Марковна, мать Семеныча ушла в магазин. Жена, на почту, ну а дети ушли на снежную горку. Война войной, но дети оставались детьми. Было бы очень плохо если бы это изменилось. Анна, старшая дочь ушла с ними для пригляда. Дети маленькие. Нина восьми лет, да Олег пяти, так что без взрослого никак.

В хате мне понравилось. Беленые известкой стены, чистые выскобленные полы. Большая печка на входе, на которой судя по овечьей шкуре спал Семен Алексеевич.

Я заметил, когда он снимал тулуп овечья ворсинки у него на спине. На кухне, куда мы попали, стоял большой стол, на стенах полки с тарелками, чугунками, большой комод старинного вида с вензелями. Готов побиться на заклад из какого‑то разграбленного поместья. Небольшое оконце с занавеской из красной материи тоже привлекла взгляд.

Из кухни двустворчатая дверь вела в большую залу с круглой печкой для подтопки.

Две комнатушки, разделенные от зала тонкой дощатой стеной. Печка стояла так, что грела не только залу, но обе спальни, так как ее круглые бока выходили во все помещения. Пока я осматривался дед, шустро закидал дровишек в каждую печку.