Николай Болдырев - Жертвоприношение Андрея Тарковского

Здесь целая пропасть между человеком естественно-свободным, не зацикленным на бесконечной цепочке мысленных (и инстинктивных) выспрашиваний "а что обо мне "скажут?" и человеком, в глубине не очень-то себя уважающим и потому постоянно мечущимся в "игровых позах".

Тарковский пил те вина, какие хотел на данный момент, только и всего, а Суркова высматривала и подсчитывала. И при этом не скрывает причины столь двусмысленного "танца". В 1984 году Тарковский издал на немецком свою книгу "Запечатленное время", не указав соавторства Сурковой (а она в нем абсолютно уверена) и не оговорив в контракте с издательством "Ульштайн" пятидесятипроцентного для нее гонорара, как она на то рассчитывала. Маэстро не прореагировал на ее гневное письмо и вскоре умер. После его смерти Суркова затеяла судебный процесс с покойным; реальным моральным ответчиком, естественно, оказалась Лариса Павловна Тарковская, так что из девяти лет жизни, которые ей были отпущены после похорон мужа, пять она вынуждена была отдать этой изнурительной тяжбе.

Как ни странно, Суркова даже не пыталась юридически в чем-либо обвинить Тарковского. Как она пишет, "я подала в Мюнхене в суд на издательство "Улыитайн" и его сотрудницу г-жу Бертончини, знавшую о моем соавторстве и сознательно это соавторство утаившую. Все эти судебные передряги продолжались пять лет и стоили мне уйму денег..."

Процесс над издательством Суркова выиграла, но, спрашивается, какой моральной ценой? Об отношении к этому делу некоторых москвичей можно судить по одному яркому эпизоду, рассказанному ею самой. Приехав в 1992 году в Москву из Амстердама (где она жила с 1982 года) и явившись в Дом кино на празднование 60-летия Тарковского, она натыкается на Кайдановского, который, подойдя к ней, говорит: "Ну чего ты привязалась к великому человеку? (А судебная тяжба уже четыре года как длится. - Н. Б.) Размазал бы тебя сейчас по стенке... Денег захотела? Так я их тебе заплачу... Сколько?"

Не берусь судить о юридической стороне дела касательно издания на немецком языке, но есть вещи, даже правые юридически и одновременно неправые по глубинному существу.

Предлагаю читателю просто сопоставить два факта, две, так сказать, морали.

Судясь с Бертончини, Суркова издает в Москве в 1991 году в "Киноцентре" книгу, где на обложке, корешке и титуле значится: "Ольга Суркова. Книга сопоставлений". О том, что это тексты размышлений Тарковского, мы узнаем лишь из скромного подзаголовка на титульном листе: "Тарковский-79". Что же находим в книге? Будто бы диалог критика и режиссера, однако он разваливается, и даже невооруженному глазу видна искусственность и нарочитость монологов критика, так что читателю совершенно очевидно: они сочинялись ради того, чтобы книгу можно было преподнести как авторскую. Но вот вопрос: каким образом критик присвоила единоличное авторство (и в "копирайте" тоже указана она одна), ежели по условиям договора на эту книгу в издательстве "Искусство" (см. документ на с. 467-468 текста "Тарковский и Я") Тарковский и Суркова выступали "солидарно действующими авторами"?

Второй факт. Во вступлении к русскому варианту (оригиналу) книги "Запечатленное время", частью материалов которой послужили магнитофонные записи монологов Тар-ковского, записанных Сурковой в 1979 году и составивших содержание "Книги сопоставлений", Тарковский с предельной ясностью и джентльменской корректностью определил. Сурковой: "Остается только добавить, что эта книга складывалась из наполовину написанных глав, записей дневникового характера, выступлений и бесед с Ольгой Сурковой, которая еще студенткой-киноведом Института кинематографии в Москве пришла к нам на съемки "Андрея Рублева", а затем провела с нами в тесном общении все последующие годы, будучи уже профессиональным кинокритиком. Я благодарю ее за помощь, которую она оказала мне в то время, когда я работал над этой книгой". А вот что он писал в дневнике: 18.04.1984. Сан-Грегорио. У нас Ольга Суркова. Работаю над книгой. Точнее, пытаюсь это делать. Она не в состоянии даже с умом записывать. Вела себя Ольга очень странно. Какие-то разговоры о деньгах (?!). Она совсем спятила. Видимо, пора вольностью отказаться от ее услуг"; ноябрь 1984 года, Стокгольм: "...Полностью переписать книгу для Кристиана (издатель. - Н. Б.) мне не справиться. Ольга перевела на бумагу все подряд: абсолютно все, что я наговорил на магнитофон, она та и перенесла, не придав материалу форму. Но это же читая халтура. Мне совершенно ясно, что все ее работы 1оскве писал ее отец. Иначе я не могу все это объяснить"; 9 марта 1985 года, Стокгольм: "Да, вчера забыл упомянуть, что Ольга Суркова написала мне чудовищное письмо - полное гостей, необоснованных претензий и т.п. Следовало бы ответить, но нет ни малейшего желания общаться с ней, даже в письменной форме". Что тут еще добавить?

Видимо, действительно прав был Тарковский, фиксируя в дневнике, что часто ошибался и ошибается в людях. Как говорила мне Марина Тарковская, "Андрей часто становился жертвой своего джентльменского комплекса, что усугублялось его исключительной доверчивостью и плохим пониманием обыденной человеческой психологии".

А впрочем, неужто Тарковский не был подвержен слабостям? Сомневаюсь. Никому еще не удавалось избегнуть соблазнов. В творчестве человек ставит перед собой планку на высоту, которую он должен пытаться взять в жизни. И это-то - самое сложное. Победы в творчестве еще не самые главные победы. Есть творчество жизни, где творческие художественные акты лишь часть общего движения.

Да что непонимание "от Сурковой", если сам Солженицын выступил с возмущенной отповедью автору "Андрея Рублева" (случилось это в 1984 году, Тарковский уже заявил о своем невозвращении в СССР, и имя его и фильмы на родине были под запретом), который-де исказил историческую правду в угоду сиюминутным соображениям успеха у зрителей. Будучи диссидентом до мозга костей, великий Солженицын, вероятно, не мог смотреть на любой предмет иным взглядом, нежели диссидентствующим. "Мы видим лишь то, что понимаем". По Солженицыну, авторы фильма пытаются "излить негодование советской действительностью косвенно, в одеждах русской давней истории или символах из нее. <...> Такой прием не только нельзя назвать достойным, уважительным к предшествующей истории... Такой прием порочен и по внутреннему смыслу искусства..."

Можно себе представить оторопь Тарковского. Никогда не вступая прежде в публичную полемику, на этот раз он выступил:

"...Солженицыну, конечно, известно, что любое произведение следует рассматривать исходя из концепции автора. Для того чтобы критиковать произведение, нужно хотя бы понять, о чем авторы хотели сделать свой фильм. Солженицын пишет: совершенно ясно, что Тарковский хотел снять фильм, в котором критикует советскую власть, но в силу того, что не может сделать этого прямо, пользуется историческими аналогиями и таким образом искажает историческую правду. Должен вам сказать, что я совершенно не ставил задачу критиковать советскую власть таким странным способом. Во-первых, я никогда не занимался никакой критикой советской власти: меня как художника эта проблема не интересует, у меня другие внутренние задачи... Но, начиная свою статью с этого тезиса, Солженицын сразу ставит себя в позу человека, который не понял замысла авторов, и, следовательно, вся его критика в общем-то неуместна и неточна в высшей степени.